Рэй Брэдбери. Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Брэдбери Страница 18

Однако прежде всего меня занимали книги. От них не только полки ломились, ими была битком набита даже ванна, которую я смог разглядеть за полуоткрытой боковой дверью. Кухни не было. А если и была, то в холодильнике, без сомнения, хранились бы «Пири [41]на Северном полюсе» или Бэрд [42]«Один в Антарктиде».

Видно, А. Л. Чужак мылся в океане, как многие в наших краях, а пировал в сосисочной Германа, находившейся поблизости.

Поражало меня, правда, не столько это скопище книг — девятьсот, а то и тысяча томов, — сколько их названия, их темы, мрачные, роковые, устрашающие имена их авторов.

На верхних полках, где всегда царила полнощная тьма, угрюмый Томас Харди [43]соседствовал с «Закатом и падением Римской империи» Гиббона [44], злобный Ницше [45]с не оставляющим надежду Шопенгауэром [46], а бок о бок с ними стояли «Анатомия меланхолии» [47], Эдгар Аллан По [48], Мэри Шелли [49], Фрейд, трагедии Шекспира (комедий видно не было), маркиз де Сад [50], Томас де Куинси [51], «Майн кампф» Гитлера, «Закат Европы» Шпенглера [52]и так далее и тому подобное…

Был здесь и Юджин О'Нил [53], и Оскар Уайльд — но только его горькие воспоминания о тюрьме [54]: ни тебе благоухания сирени, ни соловьиного пения. Чингисхан и Муссолини подпирали друг друга. А на снежных вершинах этих книжных Гималаев теснились книги с такими названиями: «Самоубийство как ответ», «Темная ночь Гамлета», «Лемминги в море». На полу лежала «Вторая мировая война», а рядом — «Кракатау [55]— взрыв, прогремевший на весь мир». Тут же я увидел «Голодающую Индию» и «Встает багровое солнце».

Если пробежать глазами все эти названия, задуматься над ними и, не веря себе, перечитать их еще раз, то выход остается только один. Как в случае с плохой экранизацией пьесы «Траур к лицу Электре» [56], где самоубийство нанизывается на самоубийство, убийство — на убийство, инцест — на инцест, на смену шантажу приходят отравленные яблоки, герои падают с лестниц или наступают на гвозди, смазанные стрихнином, а вы, наглядевшись на все это, в конце концов фыркаете, закидываете голову и разражаетесь… Хохотом!

— Что вас так рассмешило? — раздался голос у меня за спиной. Я обернулся.

— Я спрашиваю, что вас так рассмешило?

Он стоял позади меня, его узкое бледное лицо оказалось дюймах в шести от кончика моего носа. Человек, спящий на кушетке психоаналитика. Владелец всех этих книг, предрекающих конец света.

А. Л. Чужак.

— Ну? — потребовал он.

* * *

— Это ваша библиотека? — запинаясь, пробормотал я.

А. Л. Чужак выжидательно смотрел на меня.

К счастью, я чихнул — это стерло с моего лица смех и позволило скрыть замешательство за бумажным носовым платком.

— Простите меня, простите, — заторопился я. — У меня самого всего четырнадцать книг. Не часто доводится увидеть на пирсе в Венеции Ныо-Йоркскую публичную библиотеку.

В маленьких ярко-желтых лисьих глазах А. Л. Чужака погас гневный огонь. Тощие, словно проволочная вешалка, плечи обмякли. Жалкие кулачки разжались. Моя похвала подтолкнула его заглянуть в собственную комнату, он увидел ее чужими глазами, рот раскрылся.

— Ну и что? — удивленно произнес он. — Да, это мои книги.

Я смотрел сверху вниз на этого человечка, росту в нем было не больше пяти футов, а без башмаков, наверно, и того меньше. Мной овладело ужасное искушение проверить, не носит ли он ботинки на трехдюймовых каблуках, но я удержался и, не опуская глаз, глядел на его макушку. А он даже не заметил моего взгляда — так возгордился множеством литературных чудовищ, расплодившихся на его мрачных полках.

— У меня пять тысяч девятьсот десять книг, — объявил он.

— Вы уверены, что не пять тысяч девятьсот одиннадцать?

Не отводя внимательного взгляда от своей библиотеки, он холодно спросил:

— А почему вы смеетесь?

— Названия…

— Названия? — Он снова подался к окну и окинул взглядом полки, стараясь обнаружить веселого предателя, затесавшегося в это собрание книг-душегубов.

— Скажите, — нерешительно начал я, — а нет ли в вашей библиотеке чего-нибудь летнего, чего-нибудь о ясной погоде, свежем ветерке? Нет ли у вас каких-нибудь веселых книг, счастливых находок? Ну, скажем, «Солнечные скетчи о маленьком городке» Ликока [57]или, например, «Солнце — погибель моя», «Добрым старым летом» или «Июньский смех»?

— Нет! — воскликнул Чужак и даже привстал на цыпочки, потом спохватился и опустился на всю ступню. — Нет…

— А как насчет «Усадьбы Гриль» Ликока [58], «Гека Финна», «Троих в лодке», «Как зелен был мой отец», «Записок Пиквикского клуба»? Нет ли Джеймса Бенчли [59], Джеймса Тербера [60], С. Дж. Перельмана [61]?..

Я выпаливал эти названия и фамилии, как пулемет. Чужак слушал и как-то съеживался от моего веселого перечня. Но не прерывал меня.

— А как насчет «Шуток Савонаролы» [62]или «Анекдотов Джека Потрошителя»?.. — Я осекся.

Черный как туча и холодный как лед А. Л. Чужак отвернулся.

— Простите, — сказал я и впрямь почувствовал себя виноватым. — Чего бы мне, по правде сказать хотелось, так это как-нибудь заглянуть к вам, полистать ваши книги. Если вы, конечно, позволите.

А. Л. Чужак взвесил мои слова, решил, что я раскаиваюсь, сделал шаг и взялся за ручку двери своего заведения. Дверь мягко подалась. Он повернулся, оглядел меня своими узкими и блестящими янтарными глазками, его тонкие пальцы судорожно подергивались.

— А почему бы не сейчас? — предложил он.

— Не могу. А вот позже, мистер…

— Чужак. А. Л. Чужак — консультирующий психолог. Нет, не Чудак, как вы могли бы подумать и как у нас называют психиатров. Просто Чужак, добрый доктор, лечу заблудших.