Азимут бегства - Стивен Котлер Страница 18

Иерусалим. Тот же месяц. Дождь. Но пока не грянул гром, никто этого не замечает.

— В течение четырех тысяч лет люди стараются погубить евреев. Их проклинали, забрасывали камнями, водили по пустыне, был тот знаменитый большой потоп и бог знает сколько войн. Кто заметил, что идет дождичек, Иония?

Иония поднимает руки и улыбается, словно это цель его жизни, словно этот дождь — именно то, чего он ждал всю свою жизнь. Только он один заметил, что идет дождь.

Удивительно, что этот человек оказался в состоянии запомнить его имя, они встречались только один раз, и было это целых три месяца назад, но такова эта страна, оторванная от всего мира, здесь люди долго помнят мелкие любезности, рукопожатия, совместные выпивки — именно это становится со временем самой ценной валютой.

Маленькое кафе у западных ворот Старого Города, место, состоящее из старых, подогнанных друг к другу под причудливыми углами камней, это худшая часть города, если здесь вообще имеет какое-то значение это слово. Уже поздно, но свет выключен на много-много часов. Они сидят в темноте и пьют горький турецкий кофе из бумажных стаканчиков. Это место воплощает собой невозможность, откат во времена постоянной угрозы, когда человек оставался жить, только нарушая традиции. Это часть работы, но Иония не жалеет, что пришел. Что может быть лучше помещения, набитого бравыми стариками, собравшимися посмотреть древнее кино?

Сегодня билет на «Иметь и не иметь», и собеседник Ионии хочет знать, является ли он поклонником Богарта.

— Я пришел посмотреть на Лорен Бэйколл.

— Это очень уважительная причина.

— Люди иногда пересекают океан по более ничтожным поводам.

— Я пересекал, — говорит старик, откидывая назад голову, в углу его рта обозначается глубокая складка. — Кажется, начинают, идем внутрь.

Они встают и сквозь занавеску из шнурков с нанизанными шариками проходят в прокуренную комнату, заставленную старыми кушетками. Там десять, от силы пятнадцать человек, Иония ищет глазами нужного ему человека, но не видит никого в зеленом берете. На всякий случай он смотрит на часы, понимая, что пришел вовремя. У двери несколько свободных мест. Иония выбирает огромное кресло с рассохшимися швами и светлым одеялом, наброшенным на спинку. Вместо экрана голая стена, которую каждую неделю заново красят в белый цвет, чтобы изображение было четким.

Его собеседник усаживается на потрепанное ложе любви перед креслом Ионии и вместо пепельницы ставит рядом с собой старую банку из-под кофе. Он кладет ноги на оттоманку и усаживается поглубже, чтобы не загораживать Ионии экран. В импровизированном зале царит полумрак, кто-то чиркает спичкой и закуривает сигару. Иония видит, как кончик ее разгорается, как уголек. Сидящий на ложе любви старик лезет в карман, достает оттуда зеленую рыбацкую шапочку, оборачивается к Ионии, пожимает плечами и напяливает шапчонку себе на голову. На середине второй части старик, не оглядываясь, просовывает назад манильский конверт, который немедленно исчезает в кармане Ионии. Все происходит так быстро, что никто ничего не замечает.

Отличный фильм, просто стыдно уходить, не дождавшись конца. Ночь веет прохладой, с неба медленно падают жирные капли дождя. Иония едет к югу, к горе Хеврон, потом сворачивает к востоку, к сонной деревушке, приткнувшейся к берегу Мертвого моря. Ужасное место для автомобилей и техники, даже сам воздух пропах солью. За сезон металл превращается в ржавчину, машины не выдерживают и часа в этом климате. Дорога представляет собой кладбище валов и шпинделей, гниющих автомобильных внутренностей, машин, у которых по дороге отвалились колеса, и их просто столкнули с дороги — ждать, когда найдется покупатель, который купит этот хлам на металлолом. Вряд ли это то место, где можно найти дорогой множительный аппарат, только идиот стал бы здесь этим заниматься.

Иония выходит из машины и раскрывает зонтик, удостоверившись, что конверт по-прежнему лежит в кармане его пальто. Над входом вывеска «Ремонт лодок». Внутри настоящая мастерская и два запыленных лодочных корпуса. Можно поменять на нем двигатель, и получишь настоящую вещь. Эти лодки устойчивы к соленой воде, повреждениям и царапинам. У пирса покачиваются в свете новой луны две свежевыкрашенные лодки. Иония идет двести ярдов по свежей грязи. Никто не станет мостить подъездную дорожку, и, уж во всяком случае, не тот, кто старается привлекать к себе как можно меньше внимания.

На шее Ионии висит тонкий ключ, висит на той же цепочке, что и опознавательный солдатский жетон. Он размыкает застежку, и ключ соскальзывает ему в ладонь. Люди имеют склонность менять замки — особенно в таких старых побитых боковых дверях, — и менять достаточно часто. Не то чтобы это было трудно, этим мастерам ничего не стоит починить замок, и большую часть мелкого ремонта они вообще делают самостоятельно. Свой ключ он нашел в почтовом ящике и всю ночь не гасил свет, чтобы дать знать, что ключ получен.

Внутри оказывается маленькая типография и копировальная мастерская, небольшая рабочая станция, несколько прессов и две кладовые; в одной бочонки с серыми чернилами, на которых этикетки машинного масла, в другой — запас бумаги. Кто-то оставил включенной маленькую настольную лампу, не больше сорока ватт, яркости едва-едва хватает на то, чтобы выхватить из непроглядной темноты стальную конструкцию двери и каменную кладку стен. Иония мягко погружается в низкий диван рядом с лампой и достает из кармана конверт.

Обычное дело: здесь занимаются фабрикацией бумаг, небольшое производство документов для граждан, которые желают без помех путешествовать по миру. Еврей, даже если он израильский еврей, все еще должен быть свободен, чтобы заниматься своим малым бизнесом. Мастерскую организовали первоначально для людей, переживших холокост, — людей, которые хотели быть уверенными в том, что если это вдруг повторится, то у них будет способ представиться другими — русскими, итальянцами, самоанцами, — кем угодно, но только не теми, кем они были в действительности.

Иония докуривает сигарету и отпирает дверь кладовой. Мимо бочонков с чернилами он проходит к верстаку в дальнем углу комнаты. Левая ножка стола полая, внутри находится запасная пара очков. Мир немного меняется, когда Иония надевает их. Он перестает видеть, но зато начинает воспринимать запахи. Соленая вода, мускус и что-то еще, но точно не аромат сирени.