Будни рэкетиров - Ярослав Зуев Страница 18

Поскольку Иван Митрофанович, ловко шинкуя все, что только ни подбрасывала Кристина, не уставал прикладываться к бутылке (а он привез в подарок Бонасюкам картонный ящик «Арктики»), язык его развязывался все больше и больше. Впрочем, руки пока не утрачивали сноровки, и Кристина, с легким ужасом ожидавшая, когда же отставной военврач отсечет себе пару фаланг на пальцах, в конце концов успокоилась.

Кухня наполнилась флотскими побасенками кавторанга, сальными матросскими шуточками, а ближе к полуночи, и откровенными заездами в адрес кузины – Кристины: «А почему бы и нет?».

Кристина услыхала, например, как кавторанг ловил диковинных заморских рыб на траверзе острова Камаран, сидя прямо на кранцах большого авианесущего крейсера: «…и поверь, красавица, если клев был поганым, так капитан разворачивал посудину, и мы шли в другой квадрат Красного моря».

Кристина недоверчиво улыбалась кавторангу, в сущности, рыбная ловля была ей до лампочки, будь то русло Старика под домом или далекий Баб-эль-Мандебский пролив.

– Но, уж ты мне поверь, – гнул далее кавторанг, – если бы мы сейчас там ходили, никакая американская свинья и пикнуть бы не посмела. Сидел бы Садам Хусейн, как у Бога за пазухой. И в ус не дул.

Три года назад, во время войны в Персидском заливе, [17]Союз, если мне не изменяет память, еще был на картах. – Попробовала возразить Кристина, заправляя «оливье» майонезом. – И не особенно на него Буш озирался.

Вот именно, что на картах! – с болью сказал кавторанг. – А Буш? Буш этот – американская скотина. – Иван Митрофанович отвлекся от распятой на терке свеклы, чтобы наполнить очередную рюмку. – Распоясались они теперь, к чертовой матери. И о каком это Союзе ты говоришь? К 91-му от Союза одна тень осталась. Ты уж мне поверь. Давай Сонни Листона из дома престарелых достанем, если он живой, конечно, перчатки ему на руки, капу в рот, и пускай Эвандера Холифилда [18]уложит.

Оба имени Кристине ни о чем не говорили и она предпочла не спорить.

– Союз?! Какой уж там был Союз?! Пародия одна. Горбачев во всем виноват. – Со злостью добавил кавторанг. – Ну, и эти три гада, ясное дело. Из Беловежской пущи. Ельцин, Кравчук и этот третий, с такой точно фамилией, как у предателя из «Молодой Гвардии». Но, ты погоди. Подымет их народ на вилы. Ты уж мне поверь!

Кристина пожала плечами. В начале 90-х она половину времени проводила в автобусах, на пути в Польшу и обратно, а вторую выстаивала на базаре. Когда вы обвешаны сумками с ширпотребом, будто камикадзе тротиловыми шашками, а пачка долларов у вас хранится в трусах, о судьбах государства скорбеть недосуг. Она и не скорбела. НА КОЙ ХРЕН ТАКОЕ ГОСУДАРСТВО ВООБЩЕ СДАЛОСЬ, ЕСЛИ В НЕМ НАДО ВЫЖИВАТЬ, А НЕ ЖИТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ, она, правда, тоже не думала. Задача стояла на кусок хлеба заработать. И ног не протянуть. Вот она и зарабатывала. А о судьбах мира пускай у отцов нации головы болят. Они, отцы, по базарам не шастают, в очередях на таможнях не загорают. Им один фиг больше заняться нечем. Ну, так и флаг тем отцам в руки. И матерям их тоже по флагу. В известные, понимаешь, места.

– Разделили между собой Союз, будто торт, чтобы отломившимися кусками не делиться, – вел дальше Иван Митрофанович, – и нет Союзного государства. Одним махом, ради карманов своих сраных, такую державу перечеркнули.

Кристина подумала, что в словах кавторанга уж очень много пафоса.

– Горошек откроете, Ваня? – она пододвинула Ивану Митрофановичу пол-литровую банку горошка. Нагнулась, передавая консервный нож. Успела поймать острый взгляд Растопиро, побывавший в разрезе ее халата.

«Ах ты бабник старый», – беззлобно подумала Кристина.

– Как по мне – эта держава сама себя перечеркнула.

Иван Митрофанович взялся за ключ.

– Это потому ты так думаешь, девочка, что не была на Средиземном море в октябре семьдесят третьего.

– А что было в семьдесят третьем? – вяло поинтересовалась Кристина. Она помнила, что на кухне где-то завалялись две банки «лосося в масле», а найти никак не могла: «И куда это я их засунула? Вот чертов склероз».

В семьдесят третьем арабы Израилю войну Судного дня устроили. Рамадана, понимаешь? Египет и Сирия хотели маланцев к чертовой бабушке с карты стереть. [19]

Иван Митрофанович недолюбливал евреев. В принципе, ничего худого те ему не сделали. «Ничего личного», как говорят американцы. Просто недолюбливал, и точка. Арабов, впрочем, как вскоре выяснила для себя Кристина, кавторанг тоже терпеть не мог, обобщенно относя к обширной конгломерации «черножопых», куда, в принципе, можно зачислить кого угодно.

– А в результате, маланцы черножопым Судный день устроили. Нарезали по ушам, мама не горюй. Так наши десять дивизий по тревоге подняли! Как положено! Чуть третья мировая не началась!

– И что, хорошо бы это было?

– Да дело не в том, хорошо или плохо! Тогда была сила, а сейчас ни черта нету. Потому и бомбят, кого хотят. – Кавторанг в сердцах повел ключом. Край крышки выгнулся кверху, сразу захрустело стекло.

– Ваня! Вы мне осколков в горошек накрошите…

– Не накрошу. – Иван Митрофанович снял крышку и провел по ободу пальцем. – Ух уж эти мне, понимаешь ли…

– Вот вы, Ваня, – Кристина пододвинула миску, в которой вымешивала салат, – все о силе твердите, была сила, а теперь нету силы… А зачем она нужна? Просто так, чтобы все боялись?

– Ну… – растерялся кавторанг.

– Я, конечно, под флагом Родины родной по морям не плавала, но… я почти в это время на ткацкой фабрике корячилась. За нищенские копейки. И, если хотите знать мое мнение, то никакого безработного из Гарлема вы бы на ту фабрику и калачом не заманили. Под дулом пистолета, разве что. Так что мне лично не ясно, кого вы там защищали и ради чего третью мировую развязать собирались, вы, Ваня, уж извините за политическую безграмотность.

Прозвучало это как откровенный вызов, но Иван Митрофанович не поднял перчатки. Он насупился, в обиде, и предпочел сменить тему. Понюхал вскрытую банку горошка и сказал с возмущением: