Смерть под аплодисменты - Чингиз Абдуллаев Страница 18

Они увидели идущего по коридору Аствацатурова.

– Вы поговорили с Зиновием Эммануиловичем? – возбужденно спросил он.

– И даже с Ольгой Сигизмундовной, – сообщил Дронго.

– Не может быть! – всплеснул руками Арам Саркисович. – Неужели она согласилась с вами переговорить? Даже трудно поверить.

– Согласилась. Но у нас есть еще несколько кандидатов на роль наших собеседников. И мы хотели бы их найти.

– Кто именно?

– Догель, Бурдун, Полуяров, Шунков, Сказкин и Рогаткина. Ну и, конечно, сам Марат Морозов.

– Не слишком ли много? – усомнился Аствацатуров.

– У нас такая работа.

– Марк Давидович будет в театре сегодня к шести вечера, но до спектакля к нему не надо заходить: он готовится. К нему лучше зайти сразу после спектакля. Сегодня он будет на сцене вместе со Сказкиным и Рогаткиной. Бурдун сегодня свободен, Полуяров тоже. У Шункова завтра репетиция, но его спектакль состоится только в субботу, он не так занят, как остальные. А Морозов вернется только через два дня: он на съемках в Санкт-Петербурге. И еще я хотел вам сообщить, что в тот вечер Офелию должна была играть Лена Невзорова, но в последний момент, узнав, что в зале будет министр культуры, сюда приехала Светлана Рогаткина. И она убедила Эйхвальда разрешить ей выступать в этот вечер.

– Странно, что об этом никто не вспомнил, – нахмурился Дронго.

– Не хотели вспоминать. А я помню, что должна была играть Невзорова.

– Вы помните всех наизусть?

– Я много лет работаю в театре, а до этого работал в театральном институте. Я столько помню и знаю, что мне уже давно пора публиковать свои мемуары.

– Тогда дайте нам номера телефонов Шункова и Бурдуна, – попросил Дронго.

Аствацатуров кивнул, доставая свою записную книжку, продиктовал нужные им номера телефонов. Дронго не стал записывать. Он запомнил оба номера, и они вместе с Эдгаром попрощались со своим собеседником.

Уже в салоне автомобиля Дронго набрал первый номер. Почти сразу ему ответил молодой веселый голос. Это был Федор Шунков.

– Добрый день. Кто со мной говорит?

– Простите, что беспокою. Я говорю из вашего Театра на Остоженке. Номер вашего телефона я взял у Арама Саркисовича.

– Вы из продюсерского центра? – сразу уточнил Шунков.

– Нет. Но я хотел бы с вами переговорить.

– О чем?

– Это я скажу при встрече.

– Парижские тайны, – рассмеялся Шунков. – Ну ладно. Давайте встретимся. Только учтите, что у меня будет мало времени. Вы сможете приехать к отелю «Шератон»? Это на Тверской. Там сбоку есть ресторан «Якорь».

– Я знаю, – ответил Дронго. – Когда можно туда приехать?

– Давайте к семи. Я как раз там буду. Только не опаздывайте: после восьми мы уедем в другое место.

– Не опоздаю. Спасибо.

Дронго набрал номер телефона Семена Ильича. Довольно долго ждал, пока не раздался недовольный голос Бурдуна:

– Слушаю вас.

– Добрый день, Семен Ильич. Простите, что беспокою вас. Нам нужно с вами переговорить.

– Кто со мной говорит?

– Эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.

– По какой структурности? – не разобрал Бурдун. – Ничего не понимаю.

– По вопросам преступности, – повторил Дронго. – Нам нужно срочно с вами увидеться.

– Понятно. Опять по делу Натана? Никак не можете успокоиться? Не хотите поверить, что гениального актера случайно закололи, как обычную овцу?

Было очевидно, что он до сих пор ненавидит Зайделя. И в слове «гениальный» издевка слышалась более чем очевидно. Нужно было сыграть именно на этом.

– В прокуратуре уже закрыли дело, но некоторые считают, что его можно расследовать и дальше. Говорят, что погибший был очень неуравновешенным человеком.

– Это еще мягко сказано, – пробормотал Бурдун. – Что вам от меня нужно?

– Встретиться с вами и переговорить.

– Ну приезжайте. Я живу на Большой Ордынке. Запишите адрес. Когда приедете, позвоните снизу, и я вам открою.

– Мы будем у вас через полчаса, – пообещал Дронго. – Давай на Большую Ордынку, – попросил он своего напарника. – Кажется, Бурдун как раз тот самый человек, который готов поделиться с нами своей ненавистью. Судя по началу нашей беседы, роль могильщика его не очень устраивала. Он скорее хотел быть королем, чем обычным гробокопателем – даже у такого гения, как Шекспир. Только учти, что вдвоем нам подниматься нельзя. Если он и разоткровенничается, то только в присутствии одного человека.

– Это я уже понял, – согласился Вейдеманис.

Через полчаса Дронго уже поднимался на третий этаж и звонил в квартиру Бурдуна. Дверь открыла совсем молодая девушка – очевидно, внучка известного актера. Она проводила гостя в небольшую комнату, служившую кабинетом ее дедушки. Повсюду висели портреты самого Семена Ильича в разных ролях. Ему шел уже пятьдесят шестой год. Становление актера Бурдуна длилось довольно долго. Он родился во Львове в пятьдесят четвертом году. Здесь же окончил школу и в семьдесят первом отправился учиться в Киев, где благополучно провалил все экзамены. Его взяли в армию, и он благополучно прослужил в полковом театре почти два года, обнаружив настоящий талант актера. Вернувшись, снова попытался поступить в институт – и опять безуспешно. Тогда он отправился работать рабочим сцены и еще дважды пытал счастья, пока наконец его не приняли. В восемьдесят втором, уже в возрасте двадцати восьми лет, он получил назначение в Ивано-Франковский театр, оттуда в восемьдесят седьмом его пригласили в Московский театр на Малой Бронной. Из этого театра он ушел в девяностом. Времена были сложные, и ему пришлось даже подрабатывать в мебельном магазине, чтобы прокормить свою семью. К этому времени у него уже была семья – жена и дочь. Дочь вскоре вышла замуж и довольно быстро развелась, оставшись на его шее вместе с маленькой внучкой.

В девяносто пятом Бурдун сыграл в одном из спектаклей Эйхвальда. Сыграл очень хорошо, и о нем заговорили. В сорок восемь лет Семен Ильич стал наконец заслуженным артистом республики, а затем очень впечатляюще сыграл сразу в двух сериалах у известных режиссеров Кускова и Златопольского. В пятьдесят пять Бурдун получил звание народного артиста, которым очень гордился и дорожил. Теперь, после смерти Зайделя, он автоматически становился королем в спектакле «Гамлет» и по праву рассчитывал занять все роли погибшего. Нужно отметить, что умершего он не очень любил и всегда конфликтовал с ним. В истоке этих конфликтов лежали его не совсем толерантные чувства по отношению к библейскому народу. Может, поэтому он так откровенно ненавидел Зайделя и Догеля. Зато авторитет Эйхвальда он признавал, а Шахову просто считал лучшей актрисой не только в их театре, но и вообще в Москве. При этом он хорошо знал, что фамилия Шахова была лишь сценическим псевдонимом Ольги Сигизмундовны Штрайниш, но считал, что и среди евреев могут попадаться хорошие люди. А может, он относился к ней так только потому, что она через своего очень влиятельного мужа помогла ему получить звание народного артиста республики.