Имидж старой девы - Елена Арсеньева Страница 18

Бюро начинало работать с девяти утра, однако его открываласекретарша директора, а он сам и остальные сотрудники приходили к десяти,некоторые – к одиннадцати. Бергер по натуре своей был ранней пташкой по именижаворонок и сначала появлялся на работе одним из первых, одновременно ссекретаршей или сразу вслед за ней. Из этого девушка сделала ошибочный вывод.Она решила, что скромный и сдержанный Александр Васильевич влюбился в нее иприходит раньше всех потому, что жаждет без помех любоваться ее хорошенькоймордашкой. То, что кабинет Бергера находился в другом конце коридора и, засевтам, он выходил только в туалет или если надо было ехать по какому-торасследованию, девушку ничуть не обескураживало. «Стесняется даже смотреть наменя, – убеждала она себя и подружку, которая занималась в бюро компьютернымнабором. – Готов на все, только бы одним воздухом со мной дышать! Видела,последнее время еще больше похудел? Сохнет он по мне, сохнет!»

Именно подружка и оказалась сорокой, которая разнеслаинформацию о робко сохнущем Бергере по всему бюро. Больше всех этой вестиудивился он сам. Кем-кем, но влюбленным в пустую болтушку он себя совсем неощущал. Он даже не считал ее хорошенькой! Впрочем, Бергер не был ни знатокомженщин, ни тонким ценителем их красоты. У него случались иногда, раза два-три вмесяц, встречи с замужней дамой, муж которой слишком увлекался своим бизнесом икоторая искала в объятиях и поцелуях то же, что и Бергер: разрядки отопостылевшей обыденности. Между прочим, именно от этой дамы он и возвращалсятем вечером, когда некстати забрел в парк Кулибина. Муж, как водится, уехал вкомандировку, вот и возник повод для встречи. Оба получили то, что хотели, но инамека на сердечную привязанность между ними не возникло. Никогда не возникало.Вспышка нежности, влечение – и все. И довольно!

Кстати сказать, Бергер вообще думал, что не способенвлюбиться. Последний раз он пережил нечто подобное любви к женщине, котораянедавно погибла. Более того, он ее никогда не видел живой. Только фотографии,какие-то видеозаписи. Он влюбился в образ, который составил себе из разговоровс ее двумя мужчинами.

Один ревниво, злобно любил ее, другого невыносимо,смертельно любила она – и оба равно постарались довести ее до самоубийства.Нет, не по злобе! По любви! Бергер ревновал, жутко ревновал ее к обоим.Конечно, у него это была не настоящая любовь, да и не вполне нормальнаяревность. Он просто завидовал тем, кто способен на самозабвенное, безрассудноечувство, презирал себя за суровую рассудочность, тайно мечтал сделатьсяобъектом такой же невероятной любви, а главное, хотел влюбиться сам – чтобыголову потерять, чтобы ночей не спать, мучиться, плавить лбом оконное стекло,«с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику…» совершеннотак, как писал ныне сосланный в забвение Маяковский, которого Бергер почему-тоочень любил. Не за это: «Пулей в гущу по оробелым!» – а вот за это: «Хотите,буду от мяса бешеный? И, как небо меняя тона, хотите – буду безукоризненнонежный, не мужчина, а облако в штанах?»

Но отнюдь не секретарша директора бюро могла возбудить в немтакое чувство. Поэтому, чтобы смикшировать возникшее недоразумение, Бергерначал приходить на работу попозже: к десяти, а то и к одиннадцати. «Брошенная»секретарша сначала дулась на него, а потом, по присущей всему ее полу и ейлично добродушной легкомысленности, переключила свои ветреные чувства надругого «жаворонка».

После приключения в парке Кулибина Бергер не мог уснуть чутьли не до четырех часов. Все думал, думал, гнал дурные мысли, ворочался, ругалсебя, свою жизнь и нелепую судьбу… Наконец он уснул – и открыл глаза только вполовине одиннадцатого. Пережив мгновение острого стыда за свою сонливость,вспомнил, что сегодня – суббота, а значит, выходной. И завтра выходной!

Оба эти дня он провел в Семенове, где у него была служебнаяквартира. Теперь ее надо освободить – ведь Бергер окончательно перебрался вНижний. Он разбирал вещи, кое-что крайне необходимое уложил в сумку наколесиках – поднимать тяжести ему пока что возбранялось врачами. Слушаллюбимого Чайковского (у него была хорошая подборка дисков и отличныйпроигрыватель), думал. Не о любви думал, хотя музыка располагала мечтать именноо страсти нежной. Думал о погибшем Симанычеве.

Разгадка его смерти была для Бергера очевидна. Зарвалсямужчина (наверняка вскрытие обнаружит следы алкоголя), слишком увлекся,напористо перешел в наступление. А женщина не была готова к таким маневрам. Неготова сдаться! Испугалась – и брызнула ему в лицо из газового баллончика.Бергер слышал о таких случаях непреднамеренного убийства: у жертвы либоаллергический криз – ну, аллергия у него на перец, к примеру, – либо приступастмы. Девушка убегает, даже не узнав, что превысила пределы необходимойобороны… Почти наверняка то же было и здесь.

Почти наверняка… Смысл слова «почти» заключался для Бергерав том, что хозяин Финта видел высокую женщину с пышной прической. Именно натакую женщину Симанычев с ненавистью смотрел в театре. Хотя… не факт, что этоона. Может быть, совпадение. Мало ли непричесанных женщин на свете! В любомслучае, судя по тому, что рассказывает хозяин Финта, она защищалась отСиманычева. Надо же, с виду такой спокойный человек, а до чего страсть довела!Нет, наверняка он сильно выпил, вот и…

Может быть, оттого, что не был занят никаким конкретнымделом и голова томилась от бездействия, Бергер никак не мог отделаться отразмышлений о Симанычеве. Так голодный пес снова и снова грызет давнообглоданную косточку, желая обмануть пустой желудок. Бергер пытался обманутьизголодавшийся по работе разум, снова и снова вспоминая о Симанычеве. Снова иснова мысленно проигрывая ситуацию: вот женщина вырывается что было сил (в пылуборьбы барсетка отлетает в сторону), потом брызгает охамевшему кавалеру в лицоиз баллончика, отскакивает и убегает… возможно, в ярости или просто случайноподдав барсетку носком так, что она отлетает на газон, откуда ее и притащилФинт.

Вряд ли она намеревалась ограбить Симанычева. Деньги наместе, паспорт… Да и барсетка была закрыта на «молнию». Или нет? Он не могвспомнить, как ни старался. Хотя… какая разница?

И все-таки он никак не мог успокоиться. Вдруг его осенило,что в этой барсетке чего-то не хватало – чего-то, что непременно должно было вней оказаться.