Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель - Мэри Стюарт Страница 17

– Проходите, – вновь прозвучал тихий голос.

На диванчике у окна, окутанная солнечными лучами, сидела очень пожилая монахиня. Она не повернула головы, но мягкой старческой рукой показала на одно из кресел. Дженнифер присела.

– Я – мисс Силвер, кузина мадам Ламартин. Я приехала повидать кузину, и мне сообщили, что она умерла несколько дней назад.

Теперь монахиня повернулась в ее сторону. Бьющий в глаза свет мешал Дженнифер, но все же она разглядела округлое бледное лицо, сплошь покрытое морщинками, точно ладошка после долгой стирки. Но не страсти наложили эти бесчисленные морщинки, а неумолимые годы. Однако лоб под черным чепцом был совершенно гладким, как будто она никогда не хмурила брови. Трудно понять, какое выражение таилось в выцветших глазах, но линия губ была мягко очерчена.

– Я слышала о вашем приезде, мадемуазель. Мне искренне жаль, что вас поджидало такое известие. Это грустная история: друзья всегда грустят, когда один из них умирает в столь молодом возрасте. – Она улыбнулась. – Нелегко, понимаю, принять смерть как начало, а не конец.

– Да.

– Ты уже видела могилу кузины, дитя?

– Да, матушка, – ответила Дженнифер и умолкла.

Ее невольно взволновала успокаивающая доброжелательность старушки, она не знала, с чего начать разговор. Подозрения и тревоги стали вдруг такими далекими… Мудрость и доброта жили в этой непритязательной и милой комнате.

Ошибочно истолковав ее молчание, приоресса заговорила сама, кротко, но без сентиментальности, и если бы Дженнифер действительно считала себя понесшей тяжкую утрату, то и тон, и смысл сказанного ее успокоили бы, но при теперешних обстоятельствах они только еще больше затрудняли начало разговора.

Наконец она почувствовала, что нашла достаточно нейтральную тему.

– Сегодня я разговаривала с доньей Франциской и сестрой Луизой, – сказала она. – Я узнала, что у кузины были с собой документы, и…

– Все правильно, – с готовностью подтвердила мать настоятельница, – ты, конечно, можешь забрать документы. Ей удалось как-то не потерять их, видимо, потому, что ремешок сумочки обмотался вокруг запястья. Донья Франциска взяла на себя заботу о багаже, который привезли позже из машины, но бумаги у меня. – Она поднялась, выдвинула ящик стоящего рядом комода, на мгновение склонилась над ним и вынула плоскую кожаную сумочку, которую протянула Дженнифер. – Это все, что у нее было с собой, дитя мое. Возьми. Теперь это принадлежит тебе.

– Благодарю вас, – сказала Дженнифер, взяв сумочку; ее пальцы беспокойно теребили застежку. – Вы не против, если я открою ее, матушка?

– Ну что ты! Делай что хочешь.

И приоресса, вернувшись на свой диванчик у окна, склонилась над четками, предоставив гостью самой себе и дав ей некую иллюзию уединения. Дженнифер торопливо заглянула в сумочку и, вытащив содержимое, разложила все на коленях. Расческа, пудра, зеркальце, ланкомовская помада, ключи, пачка билетов, пухлый кошелек и довольно объемистый конверт, тоже с деньгами. Дженнифер пересчитала их – сотня тысяч франков или что-то около того. Она задумчиво нахмурилась над купюрами. Да, Джиллиан вполне могла закрыть счет в банке и забрать все сбережения, она ведь была почти уверена, что останется здесь навсегда.

Она рассмотрела конверт. На нем был штамп Бордоского банка, адрес, написанный по-французски ровным почерком: «Madame Lamartine, 135R de la Pompe, Bordaux» ^[14]. И еще на нескольких документах был тот же адрес.

Больше в сумочке ничего не оказалось.

Дженнифер начала медленно запихивать все обратно. Приоресса, оставив в покое четки, обернулась к ней и мягко сказала:

– Дитя мое, что еще тревожит тебя? Ты расстроена только смертью своей кузины? Или есть что-то еще? Если хочешь, поделись со мной.

Дженнифер подняла голову и слегка прищурилась: послеполуденное солнце еще не умерило свое яркое сияние.

– Да, я бы хотела…

– Так расскажи, в чем дело.

– Матушка… – Она глубоко вздохнула. – То, что я собираюсь сказать, должно быть, покажется вам крайне странным, но, я надеюсь, вы простите меня и выслушаете.

– Я слушаю.

И Дженнифер заговорила. Но не о своих подозрениях по поводу того, что донья Франциска и Селеста, возможно, знают больше, чем говорят, а о том, почему ей так трудно поверить, что женщина, похороненная на маленьком кладбище, была ее кузиной; о том непонятном обстоятельстве, что даже в бреду она, очевидно, ни разу не перешла на английский, ни разу не упомянула об Англии и своей семье.

– Но вы, – сказала Дженнифер в заключение, – вы сами навещали ее, конечно. Она была в сознании, когда вы виделись с ней? Неужели она так ничего и не сказала?

– При мне – ничего. Когда мне рассказали, что ты приехала, я была поражена и очень расстроилась, что тебя поджидало такое известие… – Она немного помолчала, словно в раздумье, потом спокойно сказала: – И жаль, что ты не пришла прямо ко мне. Но… – Она задумалась и не закончила начатую фразу. – Должна сказать, что за твоей кузиной ухаживала в основном донья Франциска. Конечно, я была огорчена и одновременно удивлена, поскольку твоя кузина ничего не говорила о родственниках. Единственное, на что я надеюсь, что ты простишь нам невольный грех, который мы совершили.

– Да, конечно. К тому же я не думаю, что это был грех. Я уверена, что эта женщина ничего не говорила о родственниках просто потому, что у нее их не было, – эта женщина не была моей кузиной.

– Мадемуазель…

– Минуточку, – взмолилась Дженнифер, – послушайте, матушка. Во всей этой истории, вне всякого сомнения, есть на редкость странные вещи.

И она рассказала приорессе о горечавках, синих цветах, которые умершая различала и любила, и о том, что Джиллиан никогда в жизни не видела синего цвета.

Мать настоятельница сидела спокойно и слушала.

– Теперь вы понимаете, – закончила Дженнифер, – почему я так уверена, что той ночью к вам пришел кто угодно, только не Джиллиан. И если это верно, то куда же исчезла кузина?

В комнате наступила тишина.

– Что ж, – сказала наконец старая монахиня. – Понятно. Все это поистине странно. Более того, трудно представить, как могла произойти такая серьезная ошибка.

– Действительно трудно. Но теперь вы понимаете, почему я не в состоянии уехать и оставить все как есть?

– Да, это вполне естественно. Но все же, если ты права и твоя кузина жива, почему она не известила тебя? Или нас? Ты говоришь, она знала о твоем приезде сюда?

– Да, знала. Но с ней могло что-то случиться, и именно это тревожит меня.

– Но что могло случиться? Если умершая девушка была не мадам Ламартин, почему она не призналась в этом? И наконец, почему у нее были документы твоей кузины?