Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков Страница 17

С каждым днем Давид понимал все яснее, что первые месяцы в доме старика не прошли для него даром. В нем рождалось нечто новое – пока в ощущениях, но так было. Старик рассаживал учеников вокруг себя, на циновки, и говорил: «Всегда буду повторять: в каждом из вас кроется сила, о которой вы пока даже не подозреваете. Но вас отличает от других то, что вы сердцем чувствуете ее в себе. Поэтому вы здесь». Он клал перед собой обычный карандаш, вытягивал руку ладонью вниз, а затем медленно делал ею круг – и вдруг карандаш начинал двигаться за его ладонью и растопыренными пальцами, все быстрее, точно под ним был магнит. «Этот магнит здесь, – словно читая мысли трех молодых людей, старик указывал пальцем на свой изрезанный морщинами лоб. – И в подушечках моих пальцев. Их и соединяет та сила, которую я должен отыскать в каждом из вас. – Он загадочно улыбался. – Не без вашей помощи, конечно. Когда вы поймете суть этого магического тока, пронзающего все ваше тело, а рано или поздно так случится, то и сами играючи сможете управлять хрупким кусочком дерева». Карл Пуливер подмигивал Давиду – тайком он называл Баратрана фокусником, но дух перехватывало у обоих, когда старик горкой рассыпал перед собой с два десятка карандашей и внезапно опускал зависшую над ними ладонь – точно от удара воздуха карандаши стрелами разлетались в стороны. «Вы правы, Карл, это всего лишь фокус, – вновь угадывая мысли ученика, с улыбкой кивал Огастион Баратран. – Игра и баловство. Но для вас оно и станет первым шагом».

В библиотеке старика Давид читал книги, переводы древних рукописей, и приходил к заключению, что способен поверить в тех богов, от имени которых писались великие труды. Эти боги говорили именно о небывалой силе человека, о его способности подниматься до таких высот, откуда не видно ни земли, ни других людей. И Давид, открыв сердце, внимал этим книгам, ведь он никогда не сомневался в своей избранности.

Так может быть, именно ему, Давиду Гедеону, выпадет счастливый билет?

Но даже ради этого будущего он никогда бы не оставил Лейлу. С ней он чувствовал особенную легкость – и совсем иную силу. Давид часто вспоминал один из зимних вечеров в покоях Лейлы. Ее кровать была убрана по-восточному – балдахин, кисти, множество подушек.

Когда они отдыхали от любви, Давид спросил:

– Я совсем не знаю тебя. Скажи мне, что ищешь ты в жизни? Ведь каждый человек ищет что-то…

Ее пальцы коснулись его руки. Она обернулась к нему, утопив половину лица в собственных волосах.

– Это верно, Давид. Мудрец ищет истину, одержимый – веру, лавочник – золото. Только истина мироздания для человека непостижима, вера способна разочаровать, а золото – уйти как песок сквозь пальцы.

Лейла приподнялась на локте, коснулась пальцами щеки Давида.

– Но есть люди, чей путь – путь избранных. С мечом или пальмовой ветвью, нет для них разницы, идут они к тому трону, где их ждут. Они могут показаться безумцами, но только глупцам и невежам. Они не мудрствуют – их истина для них очевидна, отдавать свою душу в рабство они тоже не желают. И в отличие от черни, которой переполнен мир, им не нужно золота. Власть, купленная за деньги, презренна для них, потому что – мгновенна. Такой власти легко изменить – все решит звон монеты, вес кошелька: золотоискателей на каждом шагу подстерегает предательство! Настоящую же власть невозможно купить: это власть актера, чья игра заставляет рыдать партер и ложи, страдать и разрывать сердца; это власть гениального скрипача, способного своей музыкой, яростной и страстной, заставить слушателя покончить счеты с жизнью; это власть великого полководца, кому под силу красноречивым порывом двинуть в поход сотни тысяч соплеменников, которые без сожаления утопят в крови соседей. Наконец, это власть пророка. За ним пойдут народы, без оглядки, не думая, что их ждет впереди – плаха или слава. И каждый, старый или юный, будет умолять своего Хозяина позволить отдать за него жизнь. Безраздельная власть над чьей-то душой, над душами миллионов, вот что такое настоящая власть!

Она коснулась губами его губ и век. Эти прикосновения и ее речь наполняли сердце его неведомым ядом – сладким и обжигающим. Давид был целиком открыт перед юной женщиной. Она давала ему во сто крат больше, чем способна была подарить любая другая.

– Но избранным необходима свобода, Давид. Без нее они будут бессильны. А что такое свобода? Это полет! Они ненавидят слова – «добро» и «зло». Они жаждут славы – своей славы! Рабство для них – худшее из зол. И если есть высший трон на этом свете, то он создан для них. Просто почувствуй себя богом – и ты победил!

Лейла уже сидела на кровати – напротив окна было черное облако ее распущенных волос, нагой силуэт.

– Ну так что, Давид Гедеон, придет тебе в голову сказать, что ты – всего лишь чей-то раб? Ни за что не поверю в это! – ответила она за него. – Ты из другой породы! Разве ты никогда не желал вспыхнуть самой яркой звездой на небосклоне Вселенной? Не стремился к этому? Звездой, пылающей и горячей, как сто солнц! Ты из другой породы, – настойчиво повторила она. – Иначе я не была бы с тобой.

Ее слова способны были дать крылья самому робкому, а Давид был смел, отчаянно смел.

– А ты… ты из числа этих людей? – спросил он.

– Я? – Лейла прихватила пальцами копну волос, подняла их кверху и рассыпала по плечам. Затем потянулась к Давиду, коснулась руками его груди; она уже ложилась на него – словно змея устраивалась на горячем камне. – Я могу помочь им, – прошептала она ему на ухо. – Только помочь!