Легкие шаги безумия - Полина Дашкова Страница 17

Еще ничего не произошло, Таня и Сизый стояли и разговаривали.Веня сразу узнал тонкий силуэт с длинной косой.

Всегда, когда он смотрел на Таню, у него пересыхало во рту,а руки инстинктивно сжимались в кулаки. В двенадцать лет он не находил этомуобъяснения, а сейчас, в шестнадцать, был уверен, что прекрасно разбирается всобственных чувствах.

Если бы кто-нибудь сказал ему: «Волков, она тебе нравится,ты в нее влюблен!», он рассмеялся бы идиоту в лицо. Нет Таких чувств, несуществует их в природе. Есть инстинкт, влечение полов, как во всем остальномживотном мире. Это похоже на голод, только сильней и острей.

Вполне естественно, что каждый самец стремится спариться скрасивой и здоровой самкой. Если такой нет рядом, то подойдет любая. Но, когдаможно выбирать, почему бы не предпочесть лучшую?

Однако просто так, задаром, ничего не бывает. В животноммире лучшая самка достается самому сильному.

– Веня! Веня Волков! – Танин голос звучал испуганно иумоляюще.

Он сделал шаг в их сторону. Огромная лапа Сизого легла наТанино плечо. Прежде чем что-либо сообразить, Веня уже скидывал эту лапу схуденького плеча, а через минуту завязалась жестокая молчаливая драка.

Сизый дрался отчаянно, но физически был слабее Волкова,менее ловок и увертлив. Веня довольно быстро уложил блатаря на обе лопатки,отделавшись рассеченной губой и разбитыми костяшками пальцев.

Теперь они с Таней Костылевой «дружили». В десятом классебыло несколько таких парочек. Ритуал этой школьной «дружбы» состоял в том, чтомальчик и девочка гуляли по улицам, ходили в единственное в городе кафе«Мороженое», сидя в последнем ряду кинотеатра, тискали друг друга и целовались,пыхтя и не смея зайти дальше запретной черты, которая была определена вполнеконкретно: ниже пояса.

Веня понимал, что жгучие подробности о «телках-метелках»,которые смакуются одноклассниками на пустыре за школой под портвешок исигаретку, всего лишь плоды болезненных юношеских фантазий. Когда какой-нибудьпрыщавый сердцеед таинственным шепотом вещал о своей очередной победе, Веня елесдерживал презрительный смех.

«На самом деле, – думал он о восторженном рассказчике, – тыневинен, как новорожденный ягненок. Во-первых, тебе негде этим заниматься. Тыживешь в коммуналке с фанерными стенами, вас там пятеро в одной комнате, и твоявредная бабка постоянно дома. Во-вторых, у тебя лицо в прыщах и изо рта воняет.И в-третьих, ты все рассказываешь не правильно. Уж я-то знаю».

Вене казалось, что после истории с пухленькой Ларочкой онзнает все…

Хотя сам он жил не в коммуналке, вредной бабки не имел иродители его целыми днями пропадали на работе, у него с Таней Костылевой возникламасса проблем. Она никак не хотела приходить к нему домой и к себе неприглашала.

– Понимаешь, Венечка, – говорила она, – ты мне оченьнравишься. Но всему свое время. Сначала надо как следует узнать друг друга,пойдем лучше просто погуляем, поговорим. И потом, вдруг твоя мама случайнопридет с работы, ты не обижайся, но я ее боюсь немножко. Она такая строгая утебя, такая правильная.

Зимой по сибирскому городу особенно не погуляешь.

Иногда грелись в кинотеатре, иногда в подъездах. Каждый раз,оставаясь с ней наедине, Веня жадно впивался ртом в ее мягкие солоноватые губы,пытался проникнуть горячими, даже на лютом морозе, ладонями под кроликовуюшубку, под толстый вязаный свитер. Она сопротивлялась, но лишь слегка, дляприличия.

– Не надо, Венечка, ну не надо, – говорила она, прильнув кнему всем телом и подставляя губы для поцелуя.

Ему иногда становилось противно: она тоже врала, как все,прикидывалась недотрогой. Она нарочно возбуждала его, томила, заставлялапыхтеть и тяжело дышать. Он начинал ненавидеть ее в такие минуты, ему хотелосьсделать ей больно, очень больно, чтобы она стала брыкаться и извиваться в егоруках, как когда-то пухленькая Ларочка. Ему часто снилось, как он наваливаетсяна Таню, придавливает к земле, сдирает одежду.

Ему бывало страшно даже во сне. Его сжигал изнутри тяжелый,звериный голод, он чувствовал, что если не утолит его, если не сделает оченьбольно самой красивой девочке в классе Тане Костылевой, то умрет, сгоритизнутри.

Все вокруг думали, что у них с Таней любовь. И она такдумала. Только один Веня знал, что на самом деле люто ненавидит свою нежнуюподружку.

Он ждал весны, тепла, когда можно будет гулять вечерами вдиком парке над Тоболом. Чем доверчивей и нежней была с ним Таня, тем сильнейон ее ненавидел… Если бы кто-нибудь спросил его: «За что?», он не сумел быответить. И самому себе он не собирался отвечать на этот разумный вопрос. Еголютый голод был важнее любых вопросов.

Он ждал, затаившись, как зверь перед прыжком, терпеливосносил Танину страсть к общепринятым ритуалам и сопливым сказкам про любовь догроба. Он интуитивно боялся спугнуть глупенькую романтическую девочку.

– Венечка, ты меня любишь? – спрашивала она таинственнымшепотом.

– Да, Танечка, я тебя очень люблю, – нежно выдыхал он в еемаленькое розовое ушко.

– Венечка, ты самый лучший, самый сильный, я ужасно тебялюблю. – Светловолосая голова утыкалась ему в плечо, легкая ладошка нежносжимала его горячие пальцы…

Весна в Тобольск приходила поздно, но всегда бывала бурной ибыстрой. Ледоход на Тоболе и Иртыше шел величественно, празднично. В ясные дникрупные медленные льдины причудливо преломляли солнечный свет, дробились вчерной тяжелой воде, и на месте разломов иногда сверкала яркая радуга.

Потом начиналось половодье, две царственных сибирских реки,сливаясь в старом городе, выходили из берегов, вместе с первыми настоящимимайскими дождями смывали остатки снега. Но в тайге, в низинах, снег мог лежатьи до июня.

До конца июня, до выпускного вечера, Таня Костылева играла всвои романтические игры. Она никак не соглашалась пойти гулять далеко, в дикийпарк над Тоболом.

– Ты такой горячий, Венечка, – говорила она, опуская своиярко-синие глаза, – вот не сдержимся мы с тобой, вдруг я забеременею… А эторано пока, мы еще сами дети. Нам надо дальше учиться.

На выпускной вечер принесли много водки. Прячась отбдительных учителей, пили по очереди, запираясь в кабинете химии. Девочки пилименьше, пригубив из стакана, проходившего по кругу, морщились и спешилизакусить «черняшкой».

– Разве так пьют? – засмеялся Волков, возвращая Тане полныйстакан, к которому она даже не притронулась. – Отхлебни нормально, выпускнойбывает раз в жизни. Ну, давай, за мое здоровье. Ты ведь не маленькая уже, ктому же сибирячка.