Тайная страсть Гойи - Екатерина Лесина Страница 17

Шпага у Диего уже имелась, и пусть была мала, по его возрасту, но владел он шпагой неплохо. Так ему казалось.

— Это ты, малыш… — Каэтана вымученно улыбнулась. — Ничего, ничего не случилось…

— Вы плачете.

— Плачу. Женщины иногда дают волю слезам.

Быть может, другие женщины и дают, но Каэтана не похожа на других! Она особенная. Так Диего и сказал. И еще розу подарил, которую сорвал с куста, не испугавшись колючек.

— Ты милый мальчик…

Диего нахмурился.

Он себя полагал уже взрослым, а она — «милый мальчик»…

— Все хорошо, малыш. — Каэтана погладила его по волосам и, наклонившись, поцеловала в лоб. Диего запомнил прикосновение ее холодных влажных губ на всю жизнь. — Все хорошо. Это просто нервы…

Она наклонилась и подняла лист, скомкала и отшвырнула. Вновь подняла. Убрала в кошель. Отерла влажное от слез лицо платком.

— Все хорошо, — уже спокойно повторила она. — Спасибо тебе, малыш…

— За что?

— За то, что у меня есть ты, мой маленький рыцарь. Ты же никогда меня не предашь? Не предашь, — ответила Каэтана самой себе. — И не обманешь. А остальное не имеет значения.

Диего почти ей поверил. И поверил бы, если бы чуть позже не стал свидетелем иной сцены, которая многое прояснило. Все же в десять он понимал много больше, чем в пять…

На сей раз не в саду — в доме.

В мастерских Гойи.

Сюда не дозволялось заглядывать никому, дабы не побеспокоить Франсиско, и он ревниво следил за тем, чтобы правило это, им же придуманное, соблюдалось. Но Каэтана — хозяйка, и нет дверей в доме, которые были бы заперты для нее.

Что же касается Диего, то он уже давно научился обходить запертые двери.

И в мастерские он последовал за Каэтаной. Почему-то не хотелось выпускать ее из виду.

— Ты обещал! — Голос Каэтаны, нервный, дрожащий от гнева, проникал сквозь двери. — Ты клялся мне, что больше никогда к ней не вернешься!

Диего сумел подобраться к двери, уже не запертой, приоткрытой — и встал у створки. Его не было видно, да и Каэтана, как и Франсиско, слишком увлечены были ссорой, чтобы обращать внимание еще на что-то, на кого-то…

— Ты говорил, что любишь меня! — Она швырнула в лицо Франсиско комок бумаги. — А меж тем твоя жена снова беременна!

— С женщинами это случается. — Франсиско не стал уклоняться от обвинений, лишь сделал шаг и наступил на злосчастное письмо. — Не понимаю причины твоего гнева.

— Не понимаешь?! Хочешь сказать, что не ты отец ребенка!

— Надеюсь, что все-таки я…

— Значит, ты не отрицаешь, что вновь… Что ты… — Она задохнулась от возмущения, и Диего с трудом удержался, чтобы не броситься к своей донне.

— Каэтана. — Франсиско, напротив, был оскорбительно спокоен. — Не понимаю, что именно тебя столь возмутило? Она моя жена перед людьми и Господом. И вполне естественно, что он благословляет наш брак…

— Ненавижу! — Это слово она выдохнула ему в лицо.

— Разве?

— Ты…

— А ты, моя возлюбленная? Свет моей души? Скажи, могу ли я упрекать тебя за то, что ты состоишь в браке с этим… существом?

Голос Франсиско сочился ядом.

— Хосе…

— Распутник. И содомит. И если об этом узнают…

— Ты не посмеешь!

— Конечно, я не посмею. Я и в мыслях далек от того, чтобы навредить тебе, моя любовь. Я живу от встречи до встречи с тобой. Я дышу тобой, зная, что никогда не сумею надышаться. Я существую единственно, чтобы восхищаться твоею красотой…

— Но твоя жена…

— Всего-навсего женщина, перед которой у меня имеются обязательства. И, дорогая моя Каэтана… Ты же позволишь называть тебя своею? Я знаю, что не имею на то права, но видит Господь, мечтаю, чтобы ты принадлежала мне, и только мне!

Он был страстен и пылок, и уши у Диего загорелись, потому как этот разговор совершенно точно не был предназначен, чтобы он его слышал.

— Я забочусь о тебе…

— Это как же?

— Разве тебя не пугают слухи, которые, подобно крысам, расползаются по Мадриду? Злые языки порочат твое имя, твой светлый образ… Они готовы обвинить тебя в супружеской неверности.

— И что мне до слухов?

— Быть может, и ничего. Но ты сама знаешь, сколь завистливы твои так называемые друзья. Они готовы вот-вот отвернуться… И королевская чета… Королева ненавидит тебя за красоту.

— Пускай.

— Ты не должна давать и малейшего повода усомниться в твоем благочестии. Нет, Каэтана, я беспокоюсь о тебе, и только о тебе… Моя жена — лишь средство, она никчемная пустая женщина, только и способная, что рожать детей. И пока она рожает, все думают, будто я верен ей, и только ей…

— Теперь вы понимаете, что за человек он? — Диего устал ходить, он присел на кровать и сгорбился. — Ему удалось уговорить тетушку, уверить ее в своей любви. Нелепость какая! Но она, ослепленная им, готова была верить всему. Их роман длился многие годы, особенно после смерти тетиного мужа, но…

— Герцог и вправду был содомитом?

Альваро прикусил язык. Вряд ли смерть герцога, случившаяся годы тому, имеет отношение к делу. И Диего вполне способен разгневаться на этакое любопытство, но тот лишь вздохнул:

— Да и, понимаете, в его смерти отчасти виновен я… Я не был красивым ребенком в том смысле, в котором понимают красоту — волосы кучерявые, лицо чистое… Я уже упоминал, что переболел оспой, и она оставила на лице следы. Сейчас отметины тоже заметны, но куда меньше, чем в детстве. Пожалуй, многих удивляло, что тетушка держит при себе столь некрасивого пажа. Франсиско и вовсе не мог смотреть на меня без отвращения. У него же очень развито чувство прекрасного. И я это чувствовал…

Диего щелкнул пальцами.

— Я его оскорблял. Одно мое присутствие в доме его оскорбляло. Пожалуй, что так. В то же время дон Хосе… Когда я был совсем мал, он не обращал на меня внимания вовсе. И он и тетушка покровительствовали не только Франсиско. В их доме находилось место для многих молодых живописцев или скульпторов, поэтов… Каэтана устраивала творческие вечера, представляла тех, кому посчастливилось попасть под ее крыло, обществу. А это означало успех… Так вот, в доме было изрядно молодых людей самого разного возраста.

Он потер подбородок, потом коснулся щеки.