Вторая жизнь Эми Арчер - Р. С. Пейтман Страница 17

Всю дорогу домой я держу телефон в руке. Уверена, что Либби позвонит, как только увидит мое сообщение, представляю, как они обе сидят у себя в номере и ждут не дождутся от меня вестей. Но телефон упорно молчит.

Отчасти я уже жалею, что не промолчала тоже. Не опрометчиво ли это – отправлять сообщение в такой момент… да и вообще отправлять такое сообщение.

«Я верю».

С той секунды, как я нажала на кнопку «отправить», мысли беспокойно роятся в голове, мечутся от веры к недоверию и обратно.

Я решила, что с помощью надписи «Veritas» в соборе Господь убеждает меня поверить, а реклама в витрине оптики – Его же зашифрованное послание, еще одно подтверждение для верности. Но что, если Бог опять играет со мной в кошки-мышки? Он ведь допустил, чтобы Эми похитили, Он не захотел вернуть ее мне, невзирая на все мои молитвы. Может быть, это опять жестокий обман, просто для того, чтобы еще меня помучить?

Должна признать: я хочу ошибиться. Хочу, чтобы Эсме оказалась Эми. Но я знаю: можно хотеть чего-то, желать до боли, но это еще не основание для веры. Мне нужны доказательства, а я не представляю, как можно доказать это со всей непреложностью, так, чтобы не осталось места для сомнений.

Даже если Эсме скажет, где тело Эми, откуда мне знать, что это правда? Станут ли в полиции слушать десятилетнюю девочку, станут ли копать, где она укажет? А если и станут и найдут тело Эми, Либби придется ответить на пару неудобных вопросов. В их интересах не говорить мне, где тело, даже если они и знают.

Я должна любыми путями найти доказательства, что Эсме – та, за кого себя выдает. Должна прислушиваться и к голосу сердца, и к голосу разума, а я не уверена, что тому или другому можно доверять.

Вдруг мне приходит в голову: «Может быть, Либби не отвечает на сообщение, потому что сама мне не доверяет?» Она, конечно же, спросит, почему я вдруг поверила в их историю, а мне нечего ответить. Пока нечего. Ничего конкретного. Все, что у меня есть, – надежды и мечты, а это вряд ли устроит ее, да и меня тоже.

Понимаю, что для ее молчания имеются и более рациональные причины. Может быть, они еще спят, хоть я и сомневаюсь, что кому-то из них удалось заснуть. Может быть, они завтракают и не хотят звонить по такому серьезному поводу из ресторана отеля. Возможно, аккумулятор разрядился или у Либби на счету кончились деньги.

Телефон звонит.

– Алло?

– Бет! С Новым годом!

– Джилл. – Надеюсь, в голосе не слышно разочарования. – И тебя тоже с Новым годом!

– Рано ты сегодня на ногах. Я только что звонила тебе домой.

– Нужно было выйти, глотнуть свежего воздуха. – Я поднимаю повыше воротник пальто и для того, чтобы как-то замаскировать свою ложь, и от холода.

– Я бы сама не отказалась, – говорит она. – Чертово шампанское! И выпила-то всего пару бокалов, но в моем возрасте… – Она встревоженно понижает голос. – Ты-то как провела эту ночь? Я все время думала о тебе, но не хотела звонить. Знаю, ты не любишь, когда тебя беспокоят.

Беспокоят… Если бы она только знала. Но узнать неоткуда. Пока. Она сама ни за что бы не поверила в историю Эсме, но не удивилась бы, если бы поверила я. Моя вера еще не успела окрепнуть и может рухнуть под тяжестью ее насмешек.

Джилл была мне верной подругой с тех пор, как пропала Эми. Я даже не знала ее, пока дочка была жива, – почти не знала, хотя наши пути пересекались дважды в день, ежедневно, возле школы.

Джилл, в ярко-желтой куртке и кепке, останавливала движение, держа в руке специальный знак на длинной ручке. Стальной взгляд, которым она пронзала водителей, смягчался, когда она оборачивалась к детям и махала им, давая понять, что можно переходить без опаски. Для каждого родителя она находила ободряющее слово, для каждого ребенка – улыбку, а поощрительные карточки и шоколадки в конце каждой четверти у нее не переводились.

Когда Эми исчезла, я старалась не подходить к школе и специально не ходила никуда, пока все матери не заберут детей домой. Тяготила необходимость стараться как ни в чем не бывало разговаривать с их детьми, одноклассниками Эми, – это напоминало мне о зияющей пустоте, оставшейся после моей малышки.

Бассейн, танцы, сборы скаутов, дни рождения – это был кислород, которым дышала моя дружба с их родителями, а ожидание у ворот было ее легкими. Лишившись всего этого, наши отношения увяли, а затем и вовсе резко оборвались, когда пресса обрушилась на меня с обвинениями.

Но Джилл заходила ко мне по пути с работы, заваривала чай и терпеливо слушала плач и завывания. Она не верила, что я виновата в исчезновении Эми, и считала, что те, кто верит, тычут в меня пальцем просто потому, что сами пытаются избавиться от чувства вины за все те случаи, когда у них не хватало времени на собственных детей.