419 - Уилл Фергюсон Страница 17
419 - Уилл Фергюсон читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Сушь. Тянется бесконечным узором колючих кустов и жесткой травы. Валуны разбросаны, точно сломанные зубы, солнце давит. От жары земля содрогалась — так подкова на наковальне вибрирует от удара.
Жар, жажда, песок.
Сезон засухи привел с северо-востока ветер харматан, и он прочесывал кустарники Сахеля, принося с собою вкус совсем безграничных песков, совершенно безбрежных пустынь. Когда налетал внезапный порыв, жаркий и сухой, как верблюжье дыхание, сама Сахара забивала глаза песком, сама Сахара першила в горле. Микрочастицы атакующей пустыни солевой коркой забивали слезные каналы.
Она туже затянула платок, поплескала водой в канистре. Как будто всю жизнь пешком.
По всей равнине жгли сухую траву, разводили костры, надеясь из укрытий выгнать крыс и прочее мелкое зверье. Зола кострищ, возможно, и землю удобрит, вылезут зеленые побеги, будет что пожевать скоту, когда прольется дождь — если он прольется и будет несилен, не смоет всю золу в поймы и солевые овраги. Когда-то она сама помогала устраивать эти поджоги, а теперь шагала по их следам, и серый пепел толстым слоем облеплял ей ноги.
Она наполнила канистру в последнем колодце, что попался на пути, но сколько ни полоскала, вода все равно отдавала бензином. Прошло два дня, канистра почти опустела.
Она обогнала собственный диалект, углубилась в края чужаков. Миновала заплаты невзошедших посевов, палочками торчавших из земли, прочла в них предзнаменование. Слишком много песка, просо здесь не растет, редкой травы едва хватает на пастьбу. С каждым шагом равнины шире.
Вдалеке ветхий человек в ветхой рубахе по колее вдоль дороги толкал шаткую тачку, доверху груженную тыквами, — так был занят своим грузом, что одинокую фигурку не заметил. Девушка в индиго обогнула горстку деревенских хижин; глиняные стены и соломенные крыши в полуденной летаргии наводили жуть. Пошла за отощавшей коровой, отыскала местный водопой — заболоченный прудик, где она снова наполнила канистру. Зашагала по саванне к следующей горстке крыш. Вечером в этих домах засияют очаги, по всей равнине зажгутся созвездия. Иногда она чуяла ямс, что горами пекся на углях, или кто-то помешивал похлебку из козьей головы, и тогда челюсти сводило от голода, и шепотом, жалобно сетовал живот.
Дни шли, и жалобы становились настойчивее, а с ними зазвучал и другой шепот — тот возражал, велел не останавливаться, шагать дальше.
Чтобы унять голод, девушка жевала орехи кола, тщательно дозировала сушеные финики и вигну, спрятанные в складках платья. А этот голос неотступно шептал ей: «Иди. Дальше. Не. Останавливайся».
Сказали, что самоубийство.
Тонкий как былинка страховой оценщик, уже не первый в череде розоволицых людей, прошедших сквозь их жизнь со дня отцовской смерти, сидел за столом в розоволицем своем кабинете, и его откровенно ничего не трогало.
Лора и ее мать сидели напротив, контуженные до немоты.
Розоволицый человек ложечкой добавил в «нескафе» ароматизированные сливки и, надув губы, глотнул из щербатой чашки. Один Лорин автор вечно приправлял свои мемуары такими деталями — «К ее блузке пристала пылинка», «На галстуке у него виднелось поблекшее пятнышко горчицы». Весь мир набит щербатыми чашками и слегка нахмуренными бровями, и Лора выделяла эти куски, спрашивала: «Думаете, такие вещи замечаешь?» Теперь-то она поняла. Замечаешь. Еще как замечаешь. Тонкий как былинка человек с лицом как хотдог пил «нескафе» из щербатой чашки, отмерял его кофейной ложечкой, помешивал и сообщал между тем, что отец Лоры, муж Хелен, покончил с жизнью не в минуту ужаса, пойдя юзом, — что само по себе страшно представить, — но в отчаянии.
Второй след покрышек.
Отцу не удалось довести дело до конца — не с первого раза. Дал по тормозам. Посидел в зимнем мраке, затем медленно повернул руль и поехал вверх по холму, попробовать еще раз.
Печаль стиснула ее в кулаке. Пальцами обхватила Лорино сердце, аж костяшки побелели, сжала до судороги. Лорин отец разворачивает машину. Лорин отец едет вверх по холму. Наверное, самая одинокая поездка в его жизни. Тогда она не знала, но все дальнейшее сведется к этому — отец разворачивает машину, а Лора хочет, чтобы виновные узнали, что натворили.
«Найдите этих уёбков, не то я сам их найду».
Это ее брат сказал Бризбуа в ту первую ночь, но с развитием сюжета станет ясно, что во фразе не то местоимение, не та глагольная форма. Надо было иначе: «Найдите этих уёбков, не то она их найдет».
За песчаной саванной — шоссе. Черный асфальт с щебнем, будто на карте нарисованный. Девушка в индиго свернула туда, зашагала к югу.
Сначала шла по асфальту, но жар обжигал ноги, пришлось идти с краю, по обочине, где помедленнее, где земля мягка, словно просеянная мука. Мимо катили вереницы грузовиков, окутывали ее пыльной вуалью харматана, то и дело она поправляла пустую канистру на голове. Полную канистру нести было легче.
Она ныряла в пыльное облако, затем выныривала.
В мареве колыхались воспоминания. Прошлое обернулось миражом, прогретая солнцем глина ее деревни блекла с каждым шагом, с каждым вздохом ветра. Жены и дядья, неспешный ход скота, шорох пшена в ступке — такие далекие, лишенные сущности и определенности ходьбы, когда одна нога бесконечно скользит поперед другой.
Родилась она в Сахеле, происходила из клана, в котором, по слухам, текла арабская кровь. Потерянное колено Израилево. Потомки римских солдат, заблудились в пустыне, приняты были нубийскими всадниками — дабы объяснить длинные руки-ноги и кожу цвета пыли, в ход шли библейские сказания и случайные встречи на торговом пути. Однако народ ее породили не искушения при луне и не племена изгнанников, но сама пыль: народу ее дана форма земель, которые он населял.
Кто она — и откуда пришла — вытравлено на коже, читается в тонкой геометрии лицевых шрамов — шрамов, что подчеркивали красоту и обозначали происхождение. Старшие жены прекрасно справились с задачей: линиям, которые они тщательно рисовали тончайшими лезвиями — а затем быстро втирали пепел, чтобы остановить кровь и обозначить шрам, — все ее детство завидовали другие девочки.
Красоту свою она носила, точно карту, и, с канистрой на голове приблизившись к очередному скопищу домишек на перекрестке, туже замотала платок. Не очень туго, чтобы не вызывать подозрений, но довольно-таки, чтобы сразу, понадеялась она, их отбросить.
Приземистые дома, больше известки, чем кирпича, бестолковый рынок при автостоянке толпится у дороги, и она, лавируя в лабиринте торговых ларьков, временами встречалась глазами с торговцами из Сахеля. Те застывали, озадаченно смотрели ей вслед, пытались расшифровать мелькнувшие шрамы, прочесть их историю, найти ей место на карте. Но клан ее невелик, клан ее убывает, он мало кому известен, много кем не замечен, и раскрыть его секреты так никому и не удалось.
Многослойное ее одеяние, индиго с алым узором, широкие расшитые рукава таквы, даже платок, обмотавший голову, — свободный узел, складки — все это карта, что приводит к ее тайне. Умей кто прочесть эту карту, нарисовал бы точный ее маршрут, от некоего вади, некоего хребта, некоей деревни, даже, может, от самого дома. Вот чего она боялась — что ее узнают, обозначат.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии