Я, Мона Лиза - Джинн Калогридис Страница 17

Но Бог подарил нам тебя, с твоим поразительным умом, глазами и руками. И твой долг не растерять все это. Обещай, что не повторишь мою ошибку. Обещай мне, что никогда не позволишь сердцу возобладать над разумом.

Юный Леонардо пообещал.

Но когда он попал в милость к Медичи, вошел в круг этого семейства, его потянуло, и физически и духовно, к младшему брату Лоренцо. Джулиано был безгранично прекрасен, и не столько из-за благородной внешности — Леонардо, гораздо более миловидный, часто слышал от друзей в свой адрес эпитет «красавец», — а скорее из-за чистой добродетели его души.

Свои чувства Леонардо держал при себе. Он не желал, чтобы Джулиано, любитель женщин, испытывал неловкость; к тому же ему не хотелось шокировать Лоренцо, его хозяина и патрона.

Когда Джулиано появился в соборе, Леонардо, стоявший всего через два ряда позади него (ибо постарался как можно ближе подобраться к Лоренцо, чтобы потом перехватить его), невольно приклеился к юноше взглядом. Он заметил, как грустен Джулиано, и испытал при этом не сочувствие и любовь, а жгучую ревность.

Накануне вечером художник направился к Лоренцо с намерением поговорить о заказе. Он вышел на виа де Гори, миновал церковь Сан-Лоренцо. Дворец Медичи располагался впереди и чуть левее, и Леонардо шагнул на улицу, ведущую к нему.

Смеркалось. На западе возвышались узкая башня Дворца синьории и огромный скругленный купол Дуомо, четко обрисованного на фоне светящегося кораллового горизонта, который постепенно начинал угасать до лилового, а затем серого цвета. В столь поздний час улица была пустынной, и Леонардо остановился посреди мостовой, наслаждаясь окружающей красотой. Он не мог оторвать взгляд от кареты, катившей в его сторону, любуясь четкими силуэтами лошадей на фоне яркого заката; животные, подсвеченные последними лучами солнца, казались совершенно черными. Закат был для Леонардо любимым временем суток: слабеющий свет придавал предметам и оттенкам цвета особую нежность, мягкую таинственность, которую выжигало полуденное солнце.

Весь уйдя в созерцание игры теней на спинах животных, перекатывающихся под кожей мускулов, любуясь их грациозно поднятыми головами, он даже не обратил внимания, что они оказались совсем близко, но вовремя пришел в себя и быстро убрался с дороги. Перейдя улицу прямо у них под носом, он оказался у южной стены дворца Медичи. Предстояло идти еще меньше минуты до виа Ларга. Возница кареты остановил лошадей на некотором расстоянии от художника, дверца открылась. Леонардо задержал шаг и увидел, что из кареты вышла молодая женщина. Сумерки преобразили белизну ее кожи, придав ей, сизый оттенок голубиного крыла, глаза казались совсем черными. Темное строгое платье и накидка, опущенное вниз лицо — все свидетельствовало о том, что перед ним служанка из богатого семейства. Украдкой бросив взгляд по обеим сторонам, она решительно зашагала к боковому входу во дворец и постучала в дверь.

Через какое-то время дверь открылась с долгим натужным скрипом. Служанка вернулась к карете и нетерпеливым жестом позвала кого-то. Оттуда выбралась женщина и легким шагом грациозно прошла в открытую дверь.

Леонардо невольно произнес ее имя вслух. Она входила в число друзей семейства Медичи и часто бывала во дворце. Несколько раз Леонардо с ней разговаривал. Еще не успев толком разглядеть, он узнал ее по походке, покатым плечам, наклону головы, когда она повернулась, чтобы посмотреть на него.

Он сделал шаг навстречу и, наконец, сумел различить ее лицо.

Длинный прямой нос с трепетными ноздрями, широкий и высокий лоб. Подбородок заострен, но скулы и щеки мягко округлены, как и плечи.

Она всегда была красива, но сейчас сумерки смягчили ее черты, придав им завораживающее очарование. Казалось, она вся растворилась в воздухе, и невозможно было сказать, где заканчивалась тень и начиналась живая женщина из плоти и крови. Ее лицо, открытая шея, руки словно плыли сами по себе в темноте, с которой слились платье и волосы. Она светилась затаенной радостью, в глазах читалась загадка, губы едва заметно изогнулись в улыбке.

В это мгновение она казалась не обычным человеческим существом, а посланницей Господней.

Он протянул руку, почти уверившись, что рука не коснется тела, а пройдет насквозь, словно перед ним привидение.

Женщина отпрянула, и он разглядел, несмотря на сумерки, вспышку страха в ее глазах. Она явно не хотела быть узнанной. Жаль, у него не было в руке пера, иначе он затушевал бы глубокую морщинку между ее бровей и вернул таинственный взгляд.

Он снова пробормотал ее имя, на сей раз вопросительно, но взгляд женщины уже был обращен к распахнутой двери. Леонардо проследил, куда она смотрит, и увидел на мгновение еще одно знакомое лицо — это был Джулиано. Он почти полностью скрывался в тени и сам не видел Леонардо.

Женщина, увидев Джулиано, расцвела.

В то мгновение Леонардо все понял и отвернулся, переполненный горечью. Дверь закрылась.

В тот вечер он не пошел на встречу к Лоренцо. Вернулся домой, в свою крохотную квартирку, и долго не мог заснуть. Уставившись в потолок, он видел, как из темноты выплывают полупрозрачные черты лица той красавицы.

На следующее утро, глядя на Джулиано под сводами собора, Леонардо только и мог думать, что о своей несчастной страсти. Он вновь и вновь вспоминал то болезненное мгновение, когда Джулиано с женщиной обменялись взглядами и он сразу понял, что их сердца принадлежат друг другу. И тогда Леонардо проклял себя за то, что поддался такому глупому чувству, как ревность.

Он весь оказался во власти своих дум, так что неожиданно начавшаяся суматоха перепугала его. Какой-то человек в балахоне из мешковины выступил вперед за секунду до того, как Джулиано обернулся и бросил на него взгляд, после чего раздался короткий крик.

Затем Барончелли что-то хрипло завопил. Леонардо, окаменев, уставился на поднятый блестящий клинок. В мгновение ока перепуганные прихожане бросились врассыпную, оттиснув художника назад. Он яростно сопротивлялся, стараясь выбраться из толпы, чтобы подбежать к Джулиано и защитить его от нового удара, — но все бесполезно, он не то, что не мог продвинуться вперед, ему не удалось даже удержаться на месте.

В этой дикой свалке Леонардо не разглядел, как Барончелли вонзил свой нож в Джулиано, зато он видел последние зверские удары Франческо: его кинжал вновь и вновь погружался в тело юноши — точно так архиепископ Сальвиати немногим позже вопьется в плечо Франческо де Пацци.

Как только Леонардо понял, что происходит, он громко закричал, обратив весь свой гнев на убийц. Наконец толпа рассеялась, уже никто не стоял между ним и убийцами. Он побежал прямо на них, в то время как Франческо, не переставая пронзительно визжать, кинулся наутек. Было слишком поздно защищать добрую, невинную душу Джулиано.

Леонардо упал на колени рядом с поверженным юношей. Тот лежал на боку, чуть подогнув ноги, губы его шевелились, кровь пузырилась у рта и лилась ручьями из ран.

Леонардо прижал ладонь к самой страшной из них, зияющей дыре в груди Джулиано. Он расслышал слабый булькающий хрип — это легкие жертвы пытались освободиться от крови и втянуть в себя немного воздуха. Но все попытки Леонардо остановить кровотечение оказались тщетны.