Саваоф - Светлана Чехонадская Страница 17

Когда я думаю о стеклянных корпусах, мне хочется смеяться. Наша корпорация не производит ничего реального, все, с чем она имеет дело — это некие счета, акции, балансы, контракты. Поскольку бумаги в этих храмах высоких технологий давно нет, в том числе и той, на которой раньше печатались деньги, и вся документация существует только в цифровом виде, то даже для того, чтобы доказать самому себе реальность собственной работы, зацепиться почти не за что!

Если вы разумный человек, вы, конечно, понимаете, что в конце всех этих цифр окажется настоящая целлюлоза, мясо, дома, земля, водородное топливо и прочие необходимые вещи, но с каждым годом убедить себя в этом становится все труднее. Если однажды к нам придут и скажут, что последние десять лет, нажимая на виртуальную клавиатуру, спроецированную на плоскость стола, мы нажимали просто на стол, а потому в материальном мире ничего не менялось от наших движений, мне кажется, мы даже не удивимся. Ведь и кнопок у нас не было — только светящиеся контуры на пластиковой поверхности.

Может быть, только меня посещают такие странные мысли. Мой муж винит во всем старые журналы, которые я постоянно читаю. Он думает, это очень вредно. Он ошибается. Как раз чтение старых журналов помогает мне убеждать саму себя в том, что человек реален и более того — стоит на месте, а мир кружится вокруг него. В орбиту кружения каждый раз попадают все новые предметы — это так называемый технический прогресс, но сам человек неподвижен.

Лучшее доказательство тому — неуменьшающееся количество махинаций. Раньше, насколько мне известно, всё упрощали реальные, или, как их называли, наличные деньги. Вначале их просто крали. Потом их переводили, снимали и только потом крали. Теперь их нет, но все равно крадут! Крадут там, за экранами, поэтому служба охраны нашей корпорации занимает восемь этажей. Они сидят уже за стенами крепости — в зданиях внутреннего двора, там, где сижу я. Они так же, как я, долго учились, чтобы во всем этом разбираться. Пятнадцать лет в школе, десять лет в университете, и это минимум.

...Когда я прошла все ступени проверки (это занимает совсем немного времени, хотя выглядит устрашающе) и поднялась к себе на третий этаж, то сразу почувствовала неладное.

Я остановилась и огляделась. «Спокойно! — сказала я себе. — Все нормально! Вот стена, вот дверь, вот секретарша».

Секретарша была заплаканная.

— Что-то случилось? — Я подошла и дотронулась до ее плеча. — Что-то дома?

— Ах, если бы! — с чувством воскликнула она. Дверь сразу же открылась, и оттуда вышел незнакомый мне человек в темном костюме.

— Вы опаздываете... — прищурившись, сказал он. — Мы даже звонили вам домой. И почему не отвечает ваш мобильный?

— Он лежит дома.

Сквозь приоткрытую дверь отдела я увидела Бориса, своего подчиненного. Он лихорадочно кивал: каждую секунду делал по пять нервных движений головой, туда-сюда, вверх-вниз.

— Подождите, — приказал человек в костюме и скрылся за дверью. Мне показалось, он от нее не отошел, остался у щели. По крайней мере, не было слышно шагов.

— Кража? — громко спросила я у секретарши. Все это мы недавно проходили, как раз об этом я и рассказывала своим друзьям в том злополучном разговоре две недели назад.

— Да, — прошептала секретарша и вдруг зарыдала.

Я поморщилась. Ей заплакать — что мне запеть. Самые масштабные сцены она устраивает в периоды неприятностей или накануне подтверждения квалификации (от этого зависит зарплата), и зарплату ей всегда повышают. А ведь как хвалили квалификационную систему, ее разработчики озолотились! Казалось, все: теперь каждый будет получать строго в соответствии со своим коэффициентом полезного действия — и вот пожалуйста. Экзамены мы сдаем компьютеру, а он учитывает и эмоциональные погрешности в ответах, то есть научен быть снисходительным, если испытуемый слишком волнуется или имеет серьезные проблемы в личной жизни. Так наша тупая секретарша умудряется своими слезами всегда добиваться максимальной оценки! Борис сказал как-то после одного такого представления: «Если написать разработчикам, что она умеет разжалобить программу, то они еще, чего доброго, просигнализируют нашим психологам, и меня уволят, как шизофреника. Но ведь это так на самом деле! Она имеет эту программу, как хочет! Я, старый и больной, не реагирую на ее слезы, а компьютер, новый и дорогой, их фальши не понимает!» — «Ничего, скоро придумают новое поколение, — сказал наш технократ-оптимист Горик. — Оно будет распознавать слезы по химическому составу». — «А она научится плакать серной кислотой», — махнул рукой Борис.

— Сколько теперь украли? — поинтересовалась я, присаживаясь к кофейнику. — Их уже поймали?

Я говорила специально громко, чтобы тот, кто стоит за дверью, понял, что я знаю и о нем и о его примитивном ходе: оставить меня наедине с этой дурой, чтобы я своими расспросами что-нибудь выдала. Если он хочет расспросов, он их получит. Я не жадная.

— Нет, не поймали! — сказала секретарша таким горестным тоном, что сразу стало понятно, как она болеет душой за деньги корпорации. В глубине ее зрачков тем не менее сверкнуло злорадное удовлетворение (как все тупые, она уверена, что ей недоплачивают).

— Так сколько украли?

— Миллиард.

Я присвистнула.

— На чем их обнаружили?

— В том-то и дело, что ни на чем!

Удивительно глупая девица. В наших делах она не разбирается, поэтому ее информацию нельзя принимать к сведению. Я отхлебнула кофе. В окно мне был виден задний двор. Он был просто забит официальными машинами. Я пригляделась. Одна из машин явно принадлежала высокопоставленному полицейскому чину. «А дело не пустяковое» — удивленно подумала я.

— Их не поймали, — заговорила секретарша. — Контракты уже были проплачены, товар отправлен и даже реализован. Только потом тот, кто продал, начал бить тревогу. Оказалось, он продал в десять раз дешевле, чем надо. Этот в черном сказал: слишком большой срок. Где теперь эти деньги найдешь?

Я кивнула, не особенно вдумываясь в эти слова, но потом их смысл дошел до меня. Я повернулась к секретарше.

— Как это может быть?

— Все было сработано идеально! — елейным тоном произнесла она и вдруг, оглянувшись на дверь и убедившись, что она закрыта, широко и радостно улыбнулась.

Переход от слез к радости был таким быстрым и неожиданным, что я тоже не выдержала и фыркнула. Но я сидела лицом к двери. Она моментально открылась, и человек в темном осуждающе уставился на меня.

— Приятно, когда люди принимают проблемы своей компании близко к сердцу, — сказал он.

Ему в спину с ужасом глядел Борис. «Ты-то чего играешь горе? — хотела я спросить у него. — В глубине души мы все уверены, что от корпорации не убудет и уж, во всяком случае, не отказались бы от этих денежек. Господи, как хорошо не работать! Но нас повязывают контрактами, кредитами, новыми изобретениями, чудовищно дорогим лечением, квотами на ребенка — только чтобы отдалить и сделать недоступной главную мечту моего поколения: свободное время». Один из этих деятелей прямо признался в телевизионной программе: «Свободное время — это бомба». В общем-то, да. Двенадцать миллиардов должны быть чем-то заняты.