Убийство на верхнем этаже - Энтони Беркли Страница 17

Роджер — в халате — наслаждался жареной камбалой. Чашка кофе исходила ароматным паром. Мистер Шерингэм завтракал. Он был глубоко убежден, что существеннейшее преимущество писательского положения заключается в том, что человек волен завтракать в халате когда вздумается и не торопясь, и никто — если ты, конечно, холостяк, — никто не вправе тебе это запретить. Это все, что осталось нам от здорового гедонизма, и этот, разумеется, пережиток невыносимо раздражает тех стоиков, кои ежедневно и в ужасное время — восемь тридцать утра — выходят к семейному столу при полном параде и весь оставшийся день таят на дне души гордость этим актом жестокого смирения плоти.

По давней привычке кофейник служил опорой для развернутой газеты, однако, пробежав глазами заголовки и поспешно изучив заметку «Квартирное убийство на Юстон-роуд», уже перекочевавшую на страницу новостей второй свежести, Роджер больше не дарил газету своим вниманием. Когда его захватывало дело, будь то прикладная психопатология, отравление или убийство, он больше не мог думать ни о чем, не имеющем отношения к этому делу, — и, кстати, именно потому и достигал успеха: сосредоточенность, пусть узкая и односторонняя, свое берет. В настоящий момент дело «Монмут-мэншинс» захватило его целиком.

Вот почему со смятением, граничащим с паникой, Роджер встретил принесенную Мидоузом весть о том, что явилась молодая леди, называющая себя новой секретаршей мистера Шерингэма, и желает видеть его немедленно.

— Немедленно? — эхом отозвался Роджер. — Она так и сказала: немедленно?

— Да, сэр. — Мидоуз хранил невозмутимость.

— Ну, немедленно она меня не увидит.

— Разумеется, сэр.

Острому слуху Роджера ответ Мидоуза показался недостаточно уверенным.

— Она не может увидеть меня немедленно, ведь правда, Мидоуз? — опять поинтересовался он.

— Ну конечно нет, сэр, — успокоил его Мидоуз.

Оба доблестных мужа вперились друг в друга, и перед взором каждого витал один и тот же образ — образ мисс Барнетт-младшей. Во взоре Мидоуза читался вопрос, который его губы никогда бы не отважились выговорить: «Зачем, сэр, о, зачем, мой добрый хозяин, вы это сделали?» И взор Роджера вторил: «Зачем?»

— Как вы с ней поступили? — произнес он вслух.

— Я провел ее в кабинет, сэр, и попросил подождать.

— Попросили? И она послушалась?

— Не могу сказать, сэр. Я сразу вышел, сэр.

— Ага. Ну… — Роджер лихорадочно соображал. — Послушайте, Мидоуз, вы вот что… Вы пойдите и скажите ей, что я не в состоянии диктовать сегодня. Я… я очень занят другими делами, очень важными. Просто скажите ей это, ладно?

— Очень хорошо, сэр.

Роджер проводил его вздохом облегчения. Но ход мысли был нарушен, а завтрак закончен. Он выждал минуту-другую, чтобы его новая секретарша успела уйти, и пошел в спальню одеться.

Только когда он уже завязывал галстук, в нем шевельнулось, укрепилось и расцвело подозрение: где-то слабо стучала пишущая машинка, почти явственно ощущалось, будто она стучит у него в кабинете. Роджер надел жилет, пиджак и отправился посмотреть. Тихонько приоткрыв Дверь кабинета, он был вознагражден зрелищем единственной в своем роде верности долгу: за маленьким столиком у противоположного окна сидела мисс Барнетт-младшая, без пальто и шляпки, и трещала на его машинке так, словно он и не отпускал ее сегодня с работы. Роджер застонал про себя, предчувствуя грядущие неприятности.

Он постарался тихонечко прикрыть дверь, но, видно, недостарался. Прежде чем он успел сделать два осторожных шага по коридору, дверь широко распахнулась и ясный голосок окликнул его — живой, свежий, утренний голосок Исполнительной Секретарши.

— Доброе утро, мистер Шерингэм. Не могли бы вы зайти на минутку? Вы, любезно прибавила мисс Барнетт-младшая, — вы мне не помешаете.

— Благодарю вас, — сказал Роджер и пошел за ней следом.

— Мне передали, что вы слишком заняты сегодня, чтобы диктовать, поэтому я решила — займусь перепечаткой. На вашем столе я нашла эти бумаги. Верно ли я поняла, вы оставили их мне для перепечатки?

— Бумаги? — слабо переспросил Роджер. Он поглядел на аккуратную стопку возле машинки и тут же отчаянно схватил ее, как, бывает, хозяин выхватывает у щенка полупрожеванный воротничок — и совершенно напрасно, сам ведь знает: никогда уже воротничку не быть таким, как прежде. Это были его заметки, предназначавшиеся для досье Тайна «Монмут-мэншинс».

Вчера вечером он как раз их просматривал.

И, видимо, забыл убрать в папку перед тем, как отправиться спать.

— Вы прочли это? — сурово, как ему показалось, осведомился он.

Мисс Барнетт на его суровость никак не прореагировала.

— О да, я вполне разобрала. Наверно, вам действительно нужно, чтобы было так много вставок и поправок? Это, знаете ли, очень осложняет работу. Но в целом да, мне кажется, я вполне справляюсь.

Роджер сглотнул что-то, застрявшее в горле:

— И до каких пор?

— До какого места? — мягко уточнила мисс Барнетт. — Я на середине третьей страницы. Медицинское освидетельствование тела моей тети, — добавила она так, словно речь шла о чужой тете.

— Я буду диктовать, — заявил Роджер.

— Прекрасно, — спокойно согласилась она, снисходительно подразумевая, что должны же писатели иметь свои маленькие прихоти и настроения; тактичная секретарша принимает подобные капризы как нечто естественное. Она уселась за пишущую машинку и вставила чистый лист бумаги.

— «Надо спрашивать маму», — объявил Роджер почти свирепо.

— Прошу прощения?

— «Надо спрашивать маму».

— Боюсь, что я не вполне понимаю.

— Название рассказа. Роджер Шерингэм, «Надо спрашивать маму».

— О, простите.

Шелковистые щечки мисс Барнетт слегка порозовели, обретя чуть более темный тон, отчего могло показаться, что мисс Барнетт действительно смущена. Смягчившись, Роджер продолжил диктовку.

Диктовал он без перерыва до часу дня. «Если ей действительно хочется работать, — думал он, — так, богом клянусь, пусть работает». Но и ему приходилось усилием воли направлять свое воображение по нежеланному руслу, ибо если способность к сосредоточенности — это достоинство, то еще большее достоинство — способность сосредоточиться на теме, не вызывающей ни малейшего интереса. Впрочем, рассказ не задался, и Роджер отдавал себе в этом отчет. Было очевидно, что и для мисс Барнетт это не тайна. Она молчала, но движение ее бровей было достаточно красноречиво.

Ровно в час дня она встала из-за стола, накрыла машинку чехлом и надела шляпку, а Роджер помог ей облачиться в пальто.

— Я вернусь, — сказала она, — ровно в два тридцать.