Чувство льда - Александра Маринина Страница 17

С Любочкой, однако, забот оказалось немного. Спокойная иудивительно здоровенькая девочка не требовала к себе повышенного внимания, некапризничала и мало плакала, так что Тамара могла усиленно работать насъемочной площадке в снимавшихся в ту пору фильмах о войне. Приносила малышку встудию, укладывала на составленных в виде импровизированного манежика стульях,в перерывах кормила грудью и без малейшей ревности позволяла возиться сребенком любому, кто оказывался рядом и был свободен. Вспоминая собственноедетство, проведенное в избе-читальне рядом с Арсением Яковлевичем, Тамара былауверена, что Люба тоже заболеет профессией актрисы, однако девочка, которуюусиленно опекала эвакуированная из Ленинграда переводчица с английского, взявна себя фактически роль няньки-гувернантки, легко овладевала иностраннымязыком, а в пять лет, когда уже война закончилась и Филановские вернулись вМоскву, твердо заявляла, что станет учительницей. К этому времени Люба свободночитала по-русски и бегло лопотала на английском.

Вторая беременность обрушилась на Тамару столь женеожиданно, как и первая, однако опыт Любочкиного младенчества подсказывал, чтовторой ребенок не станет такой уж серьезной помехой артистической карьерематери. Надюша родилась в 1948 году, когда Тамаре исполнилось тридцать. Младшаядочь оказалась полной противоположностью старшей как внешне, так и похарактеру. Подвижная, активная, неусидчивая, жадная до впечатлений иневосприимчивая к любым попыткам раннего обучения, Наденька, в отличие от Любы,моментально приковывала к себе всеобщее внимание ангельским пухлощеким личикоми сияющими глазками и одной улыбкой в мгновение ока завоевывала любовьокружающих. Любочкой, аккуратной, дисциплинированной отличницей, восхищались,Наденьку – обожали.

Во внешности девочек причудливо и в то же время закономерносоединились родительские черты. Помимо присущей обоим родителям способностиувлеченно заниматься любимым делом, старшая дочь унаследовала от матери изящнуюхудощавую фигуру, а от отца – некрасивое лицо и небогатую шевелюру, а такжезаметную угрюмость и погруженность в себя. Младшая же девочка обладалакрасотой, музыкальностью и жизнерадостностью Тамары, но была – в папу –округлой пышечкой, сперва по-детски пухленькой, а в девичестве – крепко сбитой,широкобедрой и пышногрудой. Надежды Тамары на то, что и Надя окажется разумнымсамостоятельным ребенком, совершенно не оправдались, за ней требовалсяпостоянный пригляд, но на помощь пришла рано повзрослевшая, ответственнаяЛюбаша, а потом и сестра Тамары Леонидовны приехала. Таким образом, рождение ивоспитание двух дочерей не затормозило театральную и кинематографическуюкарьеру Тамары Филановской и даже, к счастью, не сказалось на ее фигуре.

Тамара так привыкла к тому, что дочерьми можно незаниматься, что с ними и без того все будет в порядке… Она почему-то неиспытывала потребности побыть с ними, провести с девочками свободное время,поговорить, поиграть, ей никогда не было интересно, с кем они дружат в детскомсаду или в школе. Она искренне не понимала, что в этом может быть интересного.Другое дело – их способности: не по годам развитая Любочка и музыкальноодаренная Надюша были постоянным предметом восхищения и зависти знакомых, и этоне могло не тешить материнское тщеславие Тамары Леонидовны, поэтому онабдительно следила за тем, чтобы девочки «как следует занимались». Но общаться сними – зачем? Что интересного может быть в детских головках и в незрелых душах?

И вот сегодня Тамара Филановская с горечью пожинала плоды.Люба доверие оправдала, а вот Надю упустили, упустили… Как, когда?

* * *

Она ни в едином пункте не изменила график намеченных дел,выучила текст роли для завтрашних съемок на «Мосфильме», отдохнула, чтобы вполную силу отыграть вечерний спектакль, и вернулась домой, когда в комнатеНади свет уже не горел. Еще несколько дней назад это показалось бы ТамареЛеонидовне совершенно нормальным: поздно, девочке пора спать. Однако сегодняона усилием воли остановила привычный ход мыслей. Всего-то одиннадцать вечера,разве это время, чтобы двадцатилетней девушке укладываться в постель? Надюшка ссамого детства была «совой», терпеть не могла рано ложиться и любила поспать дополудня, и ведь еще полгода назад Тамара, возвращаясь домой около полуночи, ато и позже, заставала младшую дочь бодрой, веселой и отнюдь не сонной. С какихэто пор она стала такой паинькой, соблюдающей режим?

Прячется, поняла Тамара Леонидовна. Делает все возможное,чтобы мать видела ее пореже. Боится, что живот уже заметен. Ох, как хочетсявзглянуть! Нет, не зря Ванечка Круглов предупреждал, чтобы не смотрела на дочьособо пристально, знал, что с этим соблазном справиться будет труднее всего.Можно прикусить язык и молчать, ни о чем не спрашивать, но вот не смотреть… Аможет, и не видно пока ничего, Надя – толстушка и ничего обтягивающего сроду неносила. Люба видит сестру каждый день и, если бы что-то заметила, непременносказала бы. Хотя, с другой стороны, на Любочку надежды мало, что она вбеременностях понимает, бедная некрасивая старая дева? Разве сможет разглядетьесли не растущий живот, то хотя бы признаки токсикоза? Да и к людям она неособо внимательна, вся в себе, в своих мыслях, в своей работе.

Утром Тамара Леонидовна встала пораньше – дел намеченомного, надо все успеть – и застала обеих дочерей завтракающими в гостиной передвключенным телевизором. Люба – в строгом костюме с белоснежной блузкой, ужеполностью одетая и причесанная перед выходом из дома, и, как всегда, с книжкой,Надя – в просторной фланелевой пижаме, которую мать привезла ей в подарок изГДР. Не смотреть, не смотреть! Хотя в этой пижаме и девятимесячную беременностьне увидишь. Личико свежее, глазки ясные, все как обычно. Только, кажется, естслишком много. Впрочем, у Нади аппетит всегда был отменным, и покушать оналюбила.

– Девочки, что у вас с Новым годом? – спросилаТамара, наливая себе кофе. – Где будете справлять?

– Я – дома, – коротко ответила Люба, не поднимаяглаз от открытой книги.

– Одна? – удивилась мать.

– А что такого? Никакой интересной компании в этом годуне образовалось. Почитаю, посмотрю «Огонек», прекрасно проведу время.

– А ты, Надюша?

– А мы всем классом собираемся у одной девочки, –радостно сообщила Надя, увлеченно намазывая масло на толстый кусок белогохлеба.

Если верить дочери, то класс профессора Московскойконсерватории Лидии Пожарской был самым дружным на свете. Особенно в последниеполгода. Кто знает, так ли это? Раньше надо было выяснять. Ах ты господи…

– Девочки, надо к празднику сделать генеральную уборкув квартире. Люба, Надя, вы меня слышите?

Надя молчала, сосредоточенно жуя, а Люба так и не оторваласьот книги, но все-таки на слова матери отреагировала:

– Ну попроси кого-нибудь, у тебя же полно поклонниц, которыеготовы бегать в магазин и стирать твое белье. Каждый день вижу, как они уподъезда дежурят. Не понимаю, почему у нас нет домработницы. Во всех приличныхдомах есть, а у нас нет.