В моей руке - гибель - Татьяна Степанова Страница 16

— Какой? — Катя спрашивала машинально: складывала в спортивную сумку Вадькину обувь.

— Педагогический. — Кравченко хмыкнул. — А предмет, знаешь, какой он себе избрал? Ни много ни мало — жизнь и смерть.

— Как это?

— Любитель он, профан, а туда же… С Серегой нашим они одного поля ягоды. Идеалисты. Экспериментаторы.

— Как это? Я не понимаю.

— Ну ты знаешь, где мы с ним накоротке сошлись. — Катя прежде слыхала от Кравченко, что особо сблизился он со Степаном Базаровым на так называемых гладиаторских игрищах.

Кравченко иногда по профессиональной необходимости, а порой просто из любви к искусству посещал состязания по так называемому русскому бою: организовывал проведение занятий и спецсеминаров для сотрудников своей службы безопасности. Именно на этой „педагогической“ почве он и сблизился с Базаровым, который некоторое время был продюсером и устроителем „гладиаторских боев“. Катя не знала точно, как именно называется у этих чокнутых единоборцев тот, кто организует и финансирует этот безобразный мордобой, да и знать не хотела.

— Ас ринга, или как это у вас там зовется… с ковра, он разве совсем ушел? — вяло полюбопытствовала она.

— Угу. Точнее, его ушли. Пришлось. Не законтачил он с Динамитом, ну и…

— А кто такой Динамит?

Кравченко только руками развел, ну ты, мол, даешь! Катя спохватилась: господи, да это какой-то там у них чемпион.

Вадька им просто болеет, даже однажды, помнится, Катю возил в спорткомплекс любоваться на эту знаменитость.

— Отчего же Степан с этим взрывоопасным не поладил?

— Это их дела. Степа своих секретов не открывает. Да мы с ним год не встречались — много воды утекло. Я и не знал, что у него творится. Вчера он рассказывал, мол, у него уже свое дело — военно-спортивная школа для молодежи. Они с Мещерским как клещи друг в дружку вцепились насчет проблем какого-то там выживания, адаптации к экстремальным условиям и… Словом, скука для подготовишек. Но вообще, судя по пленке — он нам кассету демонстрировал, — в его доморощенном спортколледже вроде бы все уже налажено. Я вот когда вернусь с нашего с Чучелом Сен-Готарда, загляну к Степке на огонек. Может, что путное и для своих мальчиков у него почерпну.

— Вы вот вчера у него пьянствовали, а Лиза, бедная, из-за вас до ночи домой не могла попасть, — укорила Катя. — Она, наверное, к родителям поехала, а это в ее положении уже неудобно.

— Да не у: Степки мы были, не на съемной хате, а в их квартире.

— В какой это их? Чьей?

— Ну, близнецов. Батя им купил на проспекте Мира четырехкомнатную. Там сейчас Димон один печальный обитает.

Впрочем, — тут Кравченко покосился на Катю, — если ты думаешь, что твоя Лизочка целиком уже прибрала к рукам своего женишка, — ошибаешься. Они вот уже месяц как живут отдельно.

— То есть? У них же свадьба шестого июня должна была быть, ее из-за траура отло…

— Степка сейчас постоянно в Уваровке торчит. У Базаровых там дача, еще дед строил. Там недалеко база отдыха. Он ее, оказывается, уже второй год как арендует. Сначала ремонт там шел, а теперь полевой лагерь оборудовали полностью.

— Для чего лагерь?

— Для школы своей, я ж тебе говорю. Тренировочки на свежем воздухе, бег трусцой и все остальное по полной программе. Так что боец наш там сейчас при своих школярах, а Лизка… Вообще-то не мешало ее просветить, за кого, собственно, ей так не терпится выскочить замуж.

— Насчет чего это Лизу не мешало бы просветить? — не поняла Катя.

Но Кравченко весьма непоследовательно вдруг отрезал:

— Не мужское это дело, Катюша, бабьи сплетни перетолковывать.

Она едва не съехидничала: „А что ты только что делал, друг милый“, но удержалась. Кравченко по чисто профессиональной привычке даже ей рассказывает ровно столько, сколько хочет в данную минуту. Большего от него все равно не добьешься. Он хоть на первый взгляд и настоящий лодырь и балбес, но, когда надо, скользкий, как угорь. Больше о Базаровых в те выходные они не вспоминали. И, естественно, Катя забыла и про эти „блюблокерсы“.

Теперь она вертела очки в руках. Эх, придется самой возвращать этому странному Диме. Можно, правда, Мещерскому поручить передать этот дорогой аксессуар или же… Да бог с ними, с этими очками, — при случае успеется.

К половине первого материал для журнала был готов и занял свое место в редакционной папке. Катя позвонила в секретариат приятельнице, и та сообщила, что Колосов только что прошел мимо ее двери — по-видимому, направляясь в столовую. Не теряя ни секунды, Катя стремглав выскочила из кабинета, прыгая через две ступеньки, спустилась по лестнице. Она снова воображала себя следопытом: дичь продвигалась к дверям главковского буфета, и палить по ней из всех стволов следовало незамедлительно.

Прохаживаясь в вестибюле перед лифтом, Катя делала вид, что разглядывает яркие обложки журналов в книжном ларьке, а сама зорко поглядывала на лестницу. Ага, вот и он, долгожданный. Сейчас мы с тобой, очаровательный Никита Михайлович, „случайненько“ встретимся.

— Сколько стоит Дафна Дюморье? — осведомилась Катя громко, едва только Колосов поравнялся с книжным киоском. — Дайте мне „Дом на взморье“, пожалуйста, и… Ой, погодите-ка, я, кажется, деньги забыла, придется наверх в кабинет сбегать и… Здравствуй, Никит, — просьба, досада на свою девичью забывчивость и неподдельная радость от вида знакомого лица начальника „убойного“ прозвучали в ее голосе в унисон. Главное было в том, чтобы Никите померещилось, что это он, как всякий настоящий мужчина, берет инициативу в свои руки, а дальше из него можно вить веревки. Колосов явно слышал фразу о „забытых деньгах“. Катя правильно все рассчитала: этот парень по сути рыцарь, а посему…

— Получите с меня за эту книжку… вот девушка у вас просила и… газету мне, пожалуйста… „Комсомолку“. — Он протянул Кате „Дом на взморье“ и тут только ответил на ее приветствие:

— День добрый, Катерина Сергеевна.

— Спасибо тебе. Денежку отдам после обеда, — посулила Катя. — Ой нет, все равно придется подниматься… Я такая рассеянная…

— Идем. — Он пропустил ее вперед к двери, ведущей в столовую. — И охота снова по лестнице бегать?

Когда они сели за столик в углу. Катя грустно подумала: „Вот мы с ним друзья. И я явно ему нравлюсь. А то нет? Так зачем же, черт возьми, надо ломать эту глупую комедию с подкарауливанием? Чего проще взять и прямо спросить: меня жутко интересует убийство в Раздольске. Ведь мы с тобой, Никит, не первый год знакомы, неужели ты мне как другу не можешь сказать?“

Она со вздохом зачерпнула вилкой свекольное пюре и сказала совсем другое:

— Ты такой милый, Никита. Правда-правда. Подумать только, мне не понадобилось ползти на четвертый этаж за деньгами, потом спускаться сюда, а тут бы все вкусное уже съели… — Она фыркнула. — Ты всегда такой милый или только по понедельникам?