Чужие деньги - Фридрих Незнанский Страница 16

— Нас не запугать! — громко озвучил Лопатин фразу из некролога. — Несмотря на подлое убийство, русская версия «Келли» продолжит выходить с прежней периодичностью. Если они думали, что физическое устранение главного редактора решит их проблемы, они крупно просчитались.

— Кто такие «они»? — с милицейской прямотой спросил Яковлев.

Вместо ответа Лопатин широко обвел рукой стенд, на котором красовались, очевидно, самые удачные номера «Мира и страны»:

— Читайте, Володя, читайте! Любой упомянутый на наших страницах герой имел основания быть недовольным. Все они вместе и каждый в отдельности. Зернов всем мешал.

— Разве за это убивают?

— В Америке — нет. Здесь — да. Россия — самая опасная страна для журналистов, проводящих свои расследования.

— Какие расследования вел Зернов перед тем, как его убили?

— Он не любил распространяться об очередном расследовании прежде, чем оно будет закончено. Черта профессионала: терпеть не мог обнародовать незавершенную работу. Но вся редакция подозревала, что после опубликования списка «Золотой орды» Петя — мы звали его Петром или Петей — займется выяснением источников их богатств. Рискованное занятие, крайне рискованное…

— Могу я попросить вас припомнить в подробностях день убийства?

— Можете. Но, увы, речь может идти только о вечере убийства. С утра Пети не было в редакции: он приехал только часа в четыре и сразу же принялся звонить…

— В вашем редакционном телефоне есть функция записи звонков?

— Да. Я предусмотрел, что вам это понадобится.

Перед Яковлевым легла на стол крохотная магнитофонная кассета, остановленная на середине пленки. Володя взял ее так осторожно, словно на ней сохранились пальцевые отпечатки убийцы, хотя, трезво рассуждая, никаких отпечатков, кроме лопатинских и самого Питера Зернова, там быть не могло.

— Что же было потом?

— Честно говоря, мы за главным редактором не следили. Звонил он, звонили ему… После семи часов он спохватился, посмотрел на часы и попросил меня подбросить его до метро «Китай-город», так как жил на Котельнической набережной. Я согласился.

— Почему он попросил вас, а не поехал сам? Что-то случилось с его машиной?

— У Пети не было машины. С его доходами он легко мог позволить себе личный автомобиль, и растущие расходы на бензин его не пугали, но он предпочитал пользоваться метро: говорил, что метро — самый удобный вид транспорта в Москве, который позволяет ему никуда не опаздывать. Но в тот вечер он очень спешил.

— Почему? Важная встреча?

— Звонок. Кто-то должен был позвонить ему домой ровно в восемь вечера.

— Он не сказал, кто это мог быть?

— Нет. Но могу предположить, что ни с одним его расследованием это связано не было. Когда Петя обронил, что ждет звонка, лицо у него было не деловое, не напряженное, а… скорее, радостное. Я решил, что ему должен звонить старый друг.

— А может, женщина? — Володя сам не ожидал от себя такой реплики. И тотчас получил наказание:

— Как вам такое в голову пришло? Питер был женат, у него было двое детей… Он собирался в ближайшем времени перевезти семью в Москву, и вот, такое несчастье… Безутешная вдова, сироты! Он постоянно носил в бумажнике Норину фотографию!

— Извините, Леонид, что нечаянно нарушил светлый образ покойного, но я обязан был спросить.

Однако то ли Володя прикоснулся к больному месту, то ли заместитель питал к начальнику слишком большое благоговение, только Лопатин замкнулся, и ничего, кроме простых односложных ответов, из него больше выудить не удалось. Разочарованный и слегка злой, Яковлев покинул редакцию «Мира и страны», изъяв на прощание кроме пленки ежедневник покойного, который тот всегда держал на рабочем столе. Чтобы выйти, пришлось проделывать обратную эволюцию с пропуском, и Володя задумался о том, как невесело было здесь работать Зернову. Впрочем, может быть, для него повышенные степени секретности были в порядке вещей?

С трудом откопав наручные часы из-под трех рукавов — пальто, пиджака и свитера, — Володя Яковлев взглянул на циферблат. Время примерно соответствовало тому, в которое Питер Зернов выехал к метро «Китай-город» в машине своего заместителя. Куда теперь: домой или в МУР? В МУРе ждало айвовое варенье, зато дома — полноценный ужин, возможность расслабиться и посмотреть вечерние новости. Изъятые пленка и записная книжка несколько царапали его служебную совесть, но он утешил себя тем, что отвезет и оформит их завтра же с утра.

Папа, генерал-майор милиции Владимир Михайлович Яковлев, уже расслаблялся на кухне в тренировочных штанах, байковой рубахе и любимых клетчатых тапочках. Тапочки прорвались, из них высовывались большие пальцы, но, с точки зрения генерал-майора Яковлева, это не являлось веской причиной для смены обуви. Так ему было вольготней, и даже в новых тапках он иногда проделывал дырки для больших пальцев, ускользнув от контроля жены, которая, если ей удавалось поймать мужа на этом сомнительном деле, принималась ругать его за порчу хороших вещей.

— А, Володька, — крикнул с кухни папа, — как дела?

— Пока неясно, — лунатически ответил Володя.

— Иди есть, я котлеты с картошкой разогреваю.

— Сейчас, переоденусь и приду.

У себя в комнате, с удовольствием сбросив с себя надоевшую за день одежду и оставшись в одних трусах, Володя первым делом достал диктофон, позволявший вести запись на миниатюрную магнитную ленту, само собой, как и прослушивать ее. После недолгого шипения комнату заполонил диалог, точнее, несколько диалогов подряд: Питер Зернов проводил среди российских финансовых боссов опрос на тему меры безнравственности в бизнесе. Вопрос звучал так: если бы во имя экономического процветания вашей фирмы потребовалось бы пойти на преступление, совершили бы вы этот шаг? Большинство опрошенных, и подтверждение нравственной репутации российского бизнеса, гордо ответили, что преступление недопустимо, какими бы высокими соображениями оно ми оправдывалось. Двое признались, что преступление или не преступление, но на некоторые мелкие нарушения законности большинству российских предпринимателей время от времени приходится идти, поскольку отечественное законодательство сковывает частную инициативу… Володя впервые слышал голос человека, которого больше нет. Питер Зернов говорил гладко, связно, остроумно. Если бы не определенная напористость, мало свойственная русским, и не подъем интонации в конце фразы, Володя ни за что не поверил бы, что эта безукоризненная речь принадлежит американцу. Ну да сейчас и по-русски многие так говорят — с английским уклоном…

— Володь, — постучал в дверь папа, — ну ты идешь?

Володя нажал на кнопку «Стоп». Яковлев-старший приоткрыл дверь:

— Шевелись поживее! Котлеты стынут!

— Сейчас, — сказал Володя, — только брюки надену.

— Ладно тебе с брюками! Кто мы, по-твоему, лорды? Ты бы еще фрак с манишкой нацепил!