Дебютантка - Кэтлин Тессаро Страница 16

– Ты ведь у нас пай-девочка, верно?

– Простите, что вы сказали?

Я вовсю стараюсь быть серьезной и равнодушной, но с Пинки такой номер не проходит: он не обращает на это ни малейшего внимания и гнет свою линию.

– Да не строй ты из себя недотрогу. Все ведь знают, что твоя мать вышла за лорда Уорбертона по расчету. И тебе тоже со временем нехилый кусочек сладкого пирога достанется. – Он искоса смотрит на меня и заявляет: – Я вот что думаю: не приударить ли мне за тобой? Ведь ты у нас теперь известная персона и богатая наследница.

– Никакая я не известная.

– Ну так будешь.

– И вовсе я не богатая наследница!

– Это опять же вопрос времени. Как думаешь, может, мне начать ухаживать за тобой прямо сейчас?

Я глубоко вздыхаю и пожимаю плечами.

– Да, решено! – Он вынимает руки из карманов и продолжает дрожащим, словно бы прерывающимся от волнения, голосом: – Ваши голубые глаза, сударыня, подобны двум прекрасным…

– Перестаньте, пожалуйста.

– Хорошо.

– А как насчет Энн?

– Что насчет Энн?

– В смысле, не приударить ли вам и за ней тоже?

– Ну нет, так это не делается. По правилам хорошего тона полагается сначала дождаться, пока уйдет одна дама, а потом уже подъезжать к другой.

– Но мы с ней подруги.

– Понимаю. – Он поворачивается к Энн: – Ваши голубые глаза, сударыня, подобны двум прекрасным…

– У меня карие глаза.

– Ах, вот как! – Он на минуту умолкает и в конце концов объявляет: – Как это все сложно! Вы меня совсем запутали. Может, лучше по коктейлю? По сигаретке? – Он оборачивается ко мне: – По поцелуйчику?

И я, дорогая моя, позволила-таки ему поцеловать меня. И пока ты еще не рассердилась, спешу сообщить, что Пинки очень занятный и совершенно не похож на коварного обольстителя. Я скорее воспринимаю его как брата, чем как постороннего мужчину. А нам, сама понимаешь, не терпелось узнать, что же это такое – поцелуй. Энн он ведь тоже поцеловал. А почему бы и нет: какой смысл целовать только одну из нас, мы же с ней подруги! Знаешь, мы договорились никому об этом не рассказывать. По нашему обоюдному мнению, поцелуй оказался чуть-чуть более мокрым, чем можно было ожидать, и, наверное, было бы приятней, если бы нас целовал не Пинки. Он попросил разрешения писать мне, и я ему позволила. Я уже получила от него открытку, на которой изображены коза и какая-то совершенно отвратительного вида деревенская девица. Он больше не называет меня пай-девочкой, зато стал звать Пышкой. Как думаешь, мы с ним помолвлены?

Прошу тебя, не говори ничего нашей Святоше, иначе мне придется бежать с мужчиной, которого я видела всего раз в жизни.

Тысяча поцелуев

от твоей заблудшей (распутной) овечки.

* * *

Джек отнес тарелки на кухню и составил их в раковину. Миссис Уильямс, скорее всего, моет посуду с утра. Пусть тарелки тут ее и дожидаются. Это прямая обязанность экономки. И все же он открыл кран, выдавил в миску немного резко пахнущей лимоном жидкости для мытья посуды и окунул руки в теплую мыльную воду. Хоть здесь его ждет успех, и он что-то изменит к лучшему в этом мире. Мытье посуды – признак цивилизации и надежное средство от экзистенциального страха.

Джеку хотелось отвлечься, хоть чем-то заполнить пустоту, образовавшуюся в душе после разговора с Кейт. Надо же, как неудачно все получилось.

Он-то намеревался продемонстрировать ей свое остроумие и обаяние. Показать, что он на редкость умный и интересный собеседник и вместе с тем такой простой, совершенно без претензий. А вышло так, что ни одно из его столь тщательно продуманных и подобранных замечаний не понадобилось. Беседа потекла совсем по другому руслу.

Джек сполоснул под краном бокал.

Нет, он не согласен с Кейт. Он считает, что в ее рассуждениях слишком много изъянов. Какая-то странная, даже дикая смесь откровенности и уклончивости.

Тем не менее нельзя отрицать, что женщина она чрезвычайно интересная. Когда Кейт двигается, он просто не в силах оторвать от нее глаз. Когда говорит, он неожиданно для себя наклоняется вперед, однако не для того, чтобы лучше слышать, но чтобы уловить то, чего Кейт не желает сказать. Эти пробелы, лакуны между отдельными ее мыслями, казались Джеку более красноречивыми, чем слова. Есть в Кейт, несмотря на все ее хитроумные уловки, некая открытость, которая ей самой не нравится, некая прозрачная хрупкость. Чутье подсказывает ему, что обращаться с этой женщиной следует крайне осторожно.

Неудивительно, что Дерек Константайн увлекся Кейт. Джек снова задумался об истинном характере их отношений. Дерек тот еще жук. Роковое сочетание обаяния и обходительности. Блестяще владеет способностью во всем проявлять моральную гибкость, маскируемую под широту взглядов и искушенность, которым почти невозможно противостоять. Почему именно он оказался рядом с Кейт в Нью-Йорке? И с какими клиентами он ее там знакомил? И, кстати, уж не о нем ли Кейт недавно говорила? Джек попытался отбросить эту мысль, но тщетно: она с невероятным упорством дразнила его воображение. Он чувствовал, что в нем просыпается ревность, которая и рождает в мозгу соблазнительные видения и сцены: вот загорелая рука Дерека с тщательно отполированными ногтями тянется, чтобы расстегнуть платье Кейт, вот пальцы его гладят ее кожу, вот он высовывает гибкий, как змея, язык, облизывает губы…

Джек снова опустил руки в мыльную воду.

– Черт побери! – В палец ему вонзился острый кончик ножа.

Он сердито сунул палец под кран. Раны вроде бы нет, но очень больно.

Надо быть осторожней, в воде немало острых предметов.

Джек поставил на сушилку последнюю тарелку, сложил кухонное полотенце и повесил его на перекладину.

После довольно напряженного дня на него неожиданно навалилась усталость. Силы не просто истощились, их вообще не осталось.

«Да откуда мне знать, как все было? – подумал он, зевая. – А вдруг этот Константайн был там для нее кем-то вроде отца. Не исключено».

Тут он заметил початую бутылку вина. Может, вылить в раковину?

«Слишком много думать вредно. Пусть все идет, как идет».

Джек заткнул бутылку пробкой и погасил свет.

Медленно двигаясь по коридору, он проверил, заперты ли двери. Кейт там, наверху, наверное, уже спит, а он здесь, внизу, трудится, совершает перед отходом ко сну вечерний ритуал. И уже во второй раз за этот день он ощутил приятный прилив мужественности.

Какой все-таки прекрасный дом. Изысканный, солидный, красивый. Дом, который знал себе цену, понимал, чего он стоит. Когда-то и вся Империя была такой же.