Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане - Агата Кристи Страница 16

И все последующее объяснялось, если допустить, что Страх был основным движущим мотивом. Но этого я не заметил. Хотя, конечно, все было вполне очевидно.

Джоанна и я довольно поздно вышли к завтраку на следующее утро. То есть, надо заметить, поздно по правилам Лимстока. Было половина десятого — в Лондоне в это время Джоанна едва разлепляет веки, а мои глаза, скорее всего, еще плотно закрыты.

Тем не менее, когда Патридж спросила: «Завтрак в половине девятого или в девять?» — ни Джоанна, ни я не решились предложить более позднее время.

К моей досаде, я обнаружил, что на пороге стоит Айми Гриффитс и болтает с Меган.

Увидев нас, она громко сказала в своей обычной задушевной манере:

— Привет, лодыри! Я поднялась несколько часов назад.

Это, безусловно, было ее личное дело. Доктор, без сомнения, обычно завтракает рано, и заботливая сестра подает ему чай или кофе. Но это отнюдь не значит, что можно являться чуть свет к дремлющим соседям. Половина десятого — неподходящее время для утреннего визита.

Меган проскользнула обратно в дом и отправилась в столовую, чтобы, как я понял, продолжить прерванный завтрак.

— Я не буду входить, — сказала Айми Гриффитс, хотя я не понимаю, почему приличнее вызывать людей наружу и говорить с ними на крыльце, вместо того чтобы разговаривать в доме. — Я лишь хотела спросить у мисс Бартон, нет ли у нее лишних овощей для нашей палатки на ярмарке в Ред-Кросс. Если есть, то я попрошу Оуэна заехать за ними на машине.

— Вы, похоже, выходите из дома очень рано, — сказал я.

— Кто рано встает, тому бог подает, — ответила Айми. — В такое время гораздо больше шансов застать людей дома. Отсюда я пойду к мистеру Паю. И я должна быть в Брентоне днем. Скауты.

— Ваша энергия меня подавляет, — сказал я; в этот момент зазвонил телефон, и я вернулся в холл, чтобы взять трубку, покинув Джоанну, бормочущую что-то весьма сомнительное о ревене и французских бобах и демонстрирующую полное незнание огорода.

— Да? — сказал я в телефонную трубку.

На другом конце послышался глубокий вздох, смущенное сопение, и нерешительный женский голос произнес:

— О!

— Да? — повторил я ободряюще.

— О! — вновь произнес голос, а затем гнусаво спросил: — Это… это, я надеюсь… это «Литтл Фюрц»?

— Это «Литтл Фюрц».

— О! — Очевидно, с этого восклицания начиналось любое предложение. Голос спросил осторожно: — Могу я поговорить прямо сейчас с мисс Патридж?

— Конечно, — сказал я. — Кто ее спрашивает?

— О! Скажите ей, это Агнес, ладно? Агнес Вадл.

— Агнес Вадл?

— Да, так.

Подавив в себе желание выругаться, я положил телефонную трубку на стол и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, окликнул Патридж, звуки деятельности которой доносились сверху:

— Патридж! Патридж!

Патридж возникла на верхней ступеньке, держа в руке длинную метелку и выглядя как «Ну, что еще?», что слишком явственно отличалось от ее обычных респектабельных манер.

— Да, сэр?

— Агнес Вадл хочет поговорить с вами по телефону.

— Простите, сэр?

Я повысил голос:

— Агнес Вадл!

Я произнес фамилию так, как расслышал ее. Но мне пришлось выслушать и точный вариант:

— Агнес Вуддел… Что ей могло понадобиться?

В сильном смущении Патридж бросила свою метелку и мгновенно сбежала вниз, треща платьем из набивного ситца.

Чтобы не показаться Патридж навязчивым, я вышел в столовую, где Меган, как голодный волчонок, уминала почки и бекон. Меган, в отличие от Айми Гриффитс, не делала «великолепное утреннее лицо». Она грубовато ответила на мое приветствие и продолжала есть в молчании.

Я развернул утреннюю газету, а минутой или двумя позже вошла Джоанна, выглядевшая довольно расстроенной.

— Вот так так! — сказала она. — Я очень устала. И думаю, что я продемонстрировала полное невежество относительно того, когда что растет. Разве молодых бобов нет в это время года?

— Август, — буркнула Меган.

— Да, но в Лондоне они есть всегда, — сказала Джоанна, защищаясь.

— Консервы, милая дурочка, — сказал я. — Их привозят в кораблях-холодильниках из колоний.

— Как слоновую кость, обезьян и павлинов? — спросила Джоанна.

— Разумеется.

— Я бы предпочла павлинов, — сообщила Джоанна глубокомысленно.

— А мне больше всех нравятся обезьянки, — сказала Меган.

Задумчиво обдирая кожицу с апельсина, Джоанна проговорила:

— Хотела бы я знать, что чувствуют люди вроде Айми Гриффитс, которые прямо лопаются от здоровья, избытка энергии и наслаждения жизнью… Как вы думаете, она когда-нибудь устает, или бывает в плохом настроении, или… или грустит?

Я сказал, что совершенно уверен в том, что Айми Гриффитс никогда не грустит, и вслед за Меган вышел через открытое французское окно на веранду.

Стоя там и куря трубку, я слышал, как Патридж вошла в столовую из холла и произнесла мрачным голосом:

— Могу я поговорить с вами, мисс?

«Черт побери, — подумал я, — надеюсь, Патридж не намерена уведомить нас о своем уходе. Эмили Бэртон будет весьма раздосадована, случись такое».

Патридж продолжила:

— Я должна извиниться, мисс, за этот звонок. Надо сказать, та юная особа, которая звонила мне, могла бы и разбираться в таких вещах. У меня никогда не было обыкновения пользоваться телефоном или позволять моим приятелям звонить мне, и я действительно чувствую себя виноватой из-за того, что такое могло случиться и что хозяину пришлось ответить на звонок, ну и вообще…

— Но все в порядке, Патридж, — сказала Джоанна мягко. — Почему бы вашим друзьям и не воспользоваться телефоном, если им хочется поговорить с вами?

Хоть я и не видел лица Патридж, но почувствовал, что оно было мрачнее обыкновенного, когда она холодно ответила:

— Ничего подобного никогда не случалось в этом доме. Мисс Эмили никогда не допустила бы этого. Я уже сказала, я прошу меня извинить за то, что произошло, но Агнес Вуддел — девушка, которая звонила, — очень расстроена, и она слишком молода, чтобы понимать, что можно, а чего нельзя в доме джентльмена.

«Вот это как раз для Джоанны», — подумал я, развеселившись.

— Агнес, мисс, — продолжала Патридж, — здесь служила под моим началом. Ей было всего шестнадцать, когда она сюда пришла прямо из приюта. Видите ли, у нее нет ни дома, ни матери, ни каких-либо родственников, кто мог бы ей дать совет, и она привыкла обращаться ко мне. Я могу ей объяснить, что к чему, видите ли.