Спектакль для одного зрителя - Марина Серова Страница 16

— Тебе очень тяжело?

Он промолчал, продолжая сидеть неподвижно.

Какое-то время Бен все в той же позе, упершись взглядом в пол, был занят своими мыслями, и я не решалась его беспокоить. Какой же он все-таки наивный! Каким был тогда, в десятом классе, таким, наверное, и остался… Хотя нет. Сегодняшний рассказ горничной о том, как его жена Лиза приятно проводит время в странах ближнего зарубежья, кажется, немного отрезвил его.

Каким же жалким и поникшим выглядел теперь этот самоуверенный еще недавно человек! Мне захотелось подойти к нему, обнять, успокоить, приласкать… Мне вдруг захотелось отдать ему свою теплоту, слиться с ним — рука к руке, голова к голове, тело к телу…

Но я не решалась. Вихрь воспоминаний налетел как ураган. И снова я вспомнила выпускной десятый, праздничный карнавал.

Я была Мальвиной в розовом платье. Дима — Пьеро, он читал мне по сценарию стихи, но я уже тогда знала, что люблю его. Но ведь в его жизни уже была Лиза, да и стихи, которые Пьеро читал Мальвине, были всего лишь заученным текстом.

И теперь, пройдя огонь, воду и медные трубы, я стала сильной женщиной, которая до сих пор так и не встретила своего мужчину, который бы крепко обнял, отвел в глубину спальни… Я хотела почувствовать себя робкой, слабой и покорной, как и должно быть в жизни по определению матушки-природы. Но такой мужчина в моей судьбе так и не появился. И рыцари дарят другим свои розы, посвящают им свои подвиги, а Пьеро не читает мне своих сонетов, прекрасней самых изысканных роз.

Не знаю, что со мной произошло, — казалось, разум покинул меня. Я сама подошла к нему, обняла, встала перед ним на колени, а он, уткнувшись мне в плечо, разрыдался. И я вместе с ним…

Потом он взял меня на руки, отнес и бросил на кровать. Не знаю, почему он поступил так. Не знаю, почему мне этого захотелось. Но уже в следующее мгновение мы срывали друг с друга одежды. И бог с ними, с этими пуговицами, господи боже мой, сколько же их тут понатыкано!

А еще через минуту его рука ласкала мои волосы, а мои ногти впились в его спину до крови. Я чувствовала его язык на своем небе, а комната наполнялась терпким запахом магнолий и цикад, пьянящим ароматом зеленых кипарисов: откуда-то издалека доносились легкие звуки восточной музыки, наверное, из летнего кафе. И в эти звуки органично вплетались наши стоны, придыхания и таинственные возгласы любви.

Бен оказался классным любовником. Нам совершенно не хотелось выпускать энергию любви из своего организма, которая блуждала в наших телах, как поток космических лучей. Казалось, он позабыл в эти мгновения о Лизе, а я — обо всех, кто был до него.

Я стонала, мне было приятно принимать эту долгожданную боль. Он стонал вместе со мной, временами хватал меня за волосы, а я его, а потом впивалась ногтями в гостиничную простыню.

Мы снова и снова сливались воедино. Он прижимал мои бедра к своим, и я протяжно стонала, как раненая волчица…

Это были сумерки надвигающейся ближневосточной зимней ночи. Еще мгновение — и наши взгляды встретились, глаза в глаза. Казалось, искры желания и страсти пробежали по нашим телам, ставшим одним целым, переплелись, как две змеи… Это была та любовь, из которой вырастают города мечты, рождаются новые планеты и иные миры, в чем творческие личности черпают неиссякаемую энергию таланта.

Акт любви завершился. Минут пять мы, еще не осознав толком, что произошло, уставились в потолок. Я не знала, что будет дальше, но вдруг его рука ласково коснулась моей груди, и он уже решительно, но без агрессивности, которая проявилась было в тот первый момент, теперь спокойно придвинулся ко мне, будто я была его собственностью. И мне это понравилось. В конце концов, и я почувствовала себя женщиной, послушной, как глина в руках скульптора.

А он ощутил себя со мной мужчиной, а не наивным романтиком, который восторгается шлюхой и, вопреки японской мудрости, читает циничным проституткам стихи.

Наверное, шаг, который мы не сделали в юности, был несколько запоздалым, но, может быть, тогда я не стала бы сильной личностью, известной в Тарасове Татьяной Ивановой, частным детективом с большим опытом работы, а он скорее всего не стал бы Беном Лисовским, который все это время, обманываемый собственной любимой женой, создавал свой мир иллюзий, грез и мечтаний… А люди покупали и читали его книги и познавали его тонкую душу, хотя, возможно, по законам природы было бы лучше, чтобы я была обычной женщиной, самкой, а он — обычным самцом.

Но человеческая жизнь порой вносит свои коррективы. Я никогда и не думала, что с ним, таким слезливо-романтичным, больше напоминающим актера трагического амплуа в греческом театре, нежели настоящего мужчину, именно с ним я почувствую себя женщиной, а иногда это бывает так важно. Может быть, это и есть самое важное в жизни…

Бен придвинулся ко мне. По его телодвижениям, по тому, как он взъерошил мои волосы, как спокойно поцеловал, я поняла, что это тот, кого я еще не знала.

Прошли годы с тех романтических встреч, когда робкий юноша провожал меня до подъезда. Я даже вспомнила, как однажды лил дождь, а он, сняв пиджак, укрыл меня им, и мы заночевали на чердаке дома на набережной. Как часто я вспоминала потом эту ночь на чердаке! Конечно, там не возникло никакой интимной близости, лишь скромные поцелуи в щечку.

Я тогда все отодвигалась, краснела, и он подумал, наверное, что я его не хочу… Так и расстались мы, никогда больше не вспоминая о том, что произошло на чердаке незнакомого дома.

Никогда… Он переключился на Лизу, и ту любовь, которая по судьбе, наверное, была предназначена мне, он отдал другой. А она этого не оценила, да и я не боролась за счастье. Все позабылось тогда, лишь выпускной вечер, когда он был Пьеро, а я — Мальвина, остался в моей памяти, запечатлелся ярким кадром в веренице воспоминаний.

И то, что произошло теперь, эта новая встреча, было, наверное, случайным всплеском энергии, криком вопиющего в пустыне жизни, где желания любви и близости предстают холодными миражами и исчезают обманными видениями.

Я встала с кровати и подошла к окну. Он тихонько окликнул меня, назвав Мальвиной. Вспомнил, что было тогда, много лет назад, и понял все так, как поняла я, хотя мы никогда не предавались воспоминаниям. Поэтому я даже не повернула головы в его сторону. Но мне было приятно и стыдно одновременно.

Он подошел ко мне, обнял за плечи. В полумраке южной ночи застыли два обнаженных тела, словно скульптура ваятеля.

Мы стояли у окна роскошного отеля «Анба», откуда проглядывался уходящий склоном к побережью Каспия восточный город, озаренный желтыми огнями фонарей, световой рекламой, оглушенный какофонией звуков проезжающих автомобилей, запоздалых торговцев, чарующими мелодиями, несущимися из ресторанов, телевизоров.

Фешенебельные магазины на главных площадях закрывались металлическими жалюзи, плавно опускавшимися на витрины; многочисленные казино и бордели зазывали богатых клиентов. Город жил своей ночной жизнью. И ему не было дела до страсти, родившейся в иной стране, в ином городе, где теперь уже лежал холодный белый снег. Ему не было дела до страсти двоих, проснувшейся в отеле «Анба», в ночном Баку…