Фамильный оберег. Камень любви - Ирина Мельникова Страница 16

— О! Как здорово вы справились с заданием!

Татьяна оглянулась. Ольга Львовна стояла за ее спиной и с восхищением рассматривала рисунок.

— Кто это? — она взяла портрет Бауэра. — Наверное, хозяин перстня? Таким вы его представляете? Забавно, забавно! И это здорово! — она потянулась к рисунку кисти. — Я вам скажу: чистое произведение искусства. А камни как заиграли! Всего лишь капля зеленого, а каков эффект, а? Вы — мастер, Танюша! Анатолий не ошибся. Для экспедиции вы — сущий клад! А треуголка у этого немца… Как достоверно изобразили! Эпоха Петра Первого. Тогда такие нашивали. Я ведь изучала историю костюма. Поразительно, но вы точны во всех деталях! Просто потрясающие рисунки!

— Скажете тоже! — смутилась Татьяна. — Захвалили совсем!

Но в душе она была польщена. Никто еще так бурно не восторгался ее работами. Критики были умеренны в похвалах, коллеги — сдержанны в признании ее таланта. Конечно, Ольга Львовна не была ни критиком, ни профессиональным художником, но Татьяна чувствовала: она восхищалась искренне, от чистого сердца. И тем более было приятно, что поначалу камеральщица встретила ее недоверчиво. Это Татьяна поняла сразу, по взгляду Ольги Львовны. Там, у ручья!

— Ладно! Не прибедняйся! Немец просто великолепен! Этот надменный взгляд! Да, именно такой тип — жесткий, самолюбивый — мог носить этот перстень, как раз на указательном пальце… Вы угадали, Танюша, характер этого человека! Браво!

— Но с чего вы решили, что это немец? — буркнула она.

— Тип лица отнюдь не восточнославянский, Танюша. Я ведь и в антропологии кое-что смыслю. Могу сказать уверенно: ты нарисовала немца.

— Видно, надпись на дужке меня смутила, — Татьяна опустила взгляд. — Чисто интуитивно получилось.

— Что ж ты оправдываешься? — Ольга Львовна похлопала ее по плечу. — Лично я не представляю этот перстень на толстых и коротких пальцах русского купца.

И посоветовала:

— Убери-ка свои рисунки в папку, чтоб не испортить ненароком. А мы сейчас чай пить будем, с пряниками и конфетами. Очисти местечко на столе, я чайник принесу.

Ольга Львовна вернулась быстро. Водрузила закопченный чайник на керамическую подставку в центре стола, затем нырнула в тумбочку, стоявшую возле раскладушки, извлекла на свет божий две кружки, пакетики с чаем, конфетами и пряниками.

— Вот! Чем богаты, тем и рады! Я в столовую не хожу! Шумно там! Суета!

Она присела на скамью по другую сторону стола, напротив Татьяны. Разлила чай по кружкам.

— Пей! Пей! Не стесняйся! Мы с тобой заслужили небольшой перерыв! Молодежь вся на раскопе. На ужин гречка с тушенкой. Я такое не ем. Но, если хочешь, скажу поварам, чтобы ужин тебе сюда принесли.

— Я сама схожу. Не беспокойтесь!

Татьяна отхлебнула чай, взяла конфету. Все-таки она испытывала неловкость.

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Ольга Львовна и почти без перехода спросила: — Откуда ж ты, такая красивая, у нас появилась? Я вроде всех местных художников знаю…

— Из Питера… Анатолий пригласил… — тихо сказала Татьяна, не поднимая взгляда от кружки. — У меня были проблемы с ногами после аварии. Ходила с костылями. Сейчас все в порядке.

— Толик — молодчина! — Ольга Львовна хитровато прищурилась. — Только, сдается мне, он тебя совсем по другой причине пригласил! Ох, голуба моя, вскружит он тебе голову!

— Мы с Анатолием — друзья! — не сдавалась Татьяна. — Просто он помогает мне. Хочет, чтобы развеялась после болезни.

— Друзья, конечно, друзья! Кто бы сомневался! — глаза Ольги Львовны смеялись. — Только иногда друзья быстро становятся молодоженами! Но я буду очень рада за Толика, если у вас все сложится. С женой ему не повезло! Неприятная особа! Капризная, жадная! Как она умудрилась захомутать его — ума не приложу!

И накрыла Татьянину ладонь своею, посмотрела в глаза.

— Вы уж не обижайте его! Толик — славный и очень одинокий! Но — борец, этого у него не отнимешь!

Татьяна молчала. Что ей сказать в ответ? Несмотря на допрос чистой воды, она не сердилась на Ольгу Львовну. Более того — ей было приятно, что та хорошо отзывалась об Анатолии. Значит, ожидания ее не обманули. Кроме того, со стороны виднее, как Анатолий к ней относится. И это тоже радовало! И обнадеживало!

Она всегда старалась не выдавать своих чувств и меньше говорить о них, тем более — с чужими людьми. Так ее воспитывали, к этому она привыкла! А что говорить? Разве в состоянии кто-то правильно оценить, какая буря творится в твоей душе, какое горе тебя съедает или, наоборот, какая радость фонтанирует? Все внешние проявления чувств казались ей ненастоящими, показушными, неискренними. Настоящие — внутри тебя, в твоем сердце!

А Ольга Львовна уже перекинулась на другое. То ли поняла желание собеседницы не раскрывать душу малознакомому человеку, то ли свои проблемы ее волновали больше. Но Татьяна была благодарна и за это. Резкий голос камеральщицы и манера говорить, как на лекции, без эмоций — сухим, книжным языком, поначалу ей не понравились, но теперь перестали раздражать, равно как и категоричность ее суждений. Тем более Ольга Львовна оказалась презанятной рассказчицей.

— С керамикой много возни на самом деле. Особенно с той, что находят в захоронениях. Она там редко сохраняется целой, кроме разве самых маленьких горшков, — говорила она, отставив кружку с остывшим чаем — похоже, Ольга Львовна давно о нем забыла. — Бывало, поднимут практически целую посудину, смотрят, одна-две трещинки всего, едва заметные — сущая ерунда, по сути. Только на свету эти трещины мигом расходятся. Сама знаешь, предметы на воздухе неравномерно нагреваются. Внутри еще сыро, а снаружи — сухо. Тогда осторожненько берем такой горшочек, бережно очищаем от земли, непременно зубной щеткой. Самое главное — не повредить края разломов, по ним ведь придется посудину склеивать.