Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова Страница 16

Кулебяка сказал про инсталляцию «Будильник», что она,конечно же, сыровата, но мысль… мысль есть!..

Генка тоже находил, что мысль есть, но до конца не понимал,какая именно. Но какая-то точно есть!

Все началось заново – как будто жизнь, описав круг, вышла нановую орбиту. Он встречал свою художницу у подъезда старого питерского дома,где она снимала студию, провожал домой, покупал цветы и смешного шагающегоВинни-Пуха у торговки на Невском. Они ели мороженое и сидели на набережной,свесив босые ноги с гранитного парапета. Ноги не доставали до воды, но в ихсидении была удивительная легкость, молодость, счастье! Солнце светило, чайкапарила над свинцовой водой, по мосту в обе стороны шли машины и люди в летнихлегких одеждах. Ни люди, ни машины не знали, как хорошо Илоне и Генке вдвоем,как весело болтать, как они с полуслова понимают друг друга, и впереди у нихцелый вечер – в каком-нибудь «лофте» или клубе, где все так же отчаянно молодыи талантливы, так же понимают друг друга с полуслова или вообще без слов!..

Где-то на заднем плане маячила Генкина жена Катя – у Илоныничего такого не было, в смысле семейными узами она не была обременена, – нокакое это имело значение?! На наличие какой-то там жены Кати никто не обращалвнимания, влюбленные о ней словно позабыли – стоит ли думать о чем-то или оком-то, совершенно не имеющем к ним отношения?!

Так прошло лето, и осень минула, и зима накатила иотступила, освободив от морозных цепей застывший в судороге город. Началасьвесна, и вместе с ней проблемы.

Студия, в которой работала Илона, была, конечно, никакой нестудией, а просто громадной комнатой в громадной питерской коммуналке натринадцать жильцов, и в одночасье Илону оттуда выставили вместе со всемиинсталляциями, привезенными с выставок и сделанными просто так, для души.Какой-то нувориш, чуждый понимания прекрасного, коммуналку купил, расселил ивознамерился соорудить в ней уютное гнездышко, чтобы жить там с супругой инаследниками.

Перевозить инсталляции оказалось делом крайне неудобным,грязным и очень затяжным. Обливаясь потом, Генка таскал с четвертого этажа всеэти табуретки, стулья, консервные банки, рулоны туалетной бумаги – слава богу,неиспользованной! – фанерные звезды, обтянутые фольгой, и даже остов пружиннойкровати. Грузчикам невозможно было довериться, ибо все это был не просто хлам,а произведения искусства и образчики Илониного творчества.

Генка все таскал и таскал, а инсталляции все никак незаканчивались, и вообще в какой-то момент ему стало казаться, что конца имникогда не будет. Да еще унылый молодой водитель, наблюдавший за Генкинымимучениями, подлил масла в огонь.

Когда Генка бережно устанавливал в кузов кресло с выдраннойобивкой и подтыкал поролоновые клочья, символизировавшие, если он правильноуловил, разоренное родительское гнездо, водитель подошел, облокотился наоткинутый борт, засмолил папироску и осведомился, куда Генка намерен вывозитьхлам.

Генка, пыхтя, отдуваясь и утирая кативший градом пот,выпрыгнул из кузова, спросил у водителя папиросу, закурил и назвал адрес.

– А то давай сразу на свалку, хозяин, – предложил тотсочувственно. – Чего туда-сюда круги наматывать! Все одно придется… того! Замост!

– За какой мост? – не понял Генка.

– Ты че, приезжий? – обидно спросил Генкин собеседник,сплюнул и объяснил: – Свалка городская тама! За мостом! – И показал небритымподбородком куда-то в сторону пыльных окон, облупленных стен и расхристанныхдверей углового парадного. – Небось бабуся твоя и не обидится! Небось тоже жпонимает, что такому добру только на свалке и место! Вот жисть, а? Наживала,наживала, а теперь в помойку!..

– Какая бабуся? – опять не понял Генка.

– А ты разве не бабусю перевозишь? – удивился водитель. – Яиз этого дома трех бабусь перевез! Эх, расселяют потихоньку коммуналочки-то! Ау твоей рухлядишка совсем того… подкачала. У тех трех поприличней все же!..

В тот вечер впервые Генка с Илоной поссорились.

Вдруг он перестал видеть в вылезающем во все стороны желтомкрошащемся поролоне «символ разоренного родительского гнезда», и показалосьему, что нет в этом вовсе никакого «послания», и «мысли» тоже нету – поролон иесть поролон!..

Вдруг ему показалось, что время – почти год! – потерянонапрасно, что зря он так уж налегал на то, что жена его Катя «выдра и выпь». Вконце концов, именно на ее денежки он живет, и именно тесть пристроил его наработу в хорошее рекламное агентство, и не просто так пристроил, а ведущимхудожником!..

Вдруг ему захотелось… домой.

Домой – на Каменноостровский, в громадную квартиру,состоявшую даже не из одной, а из двух бывших коммуналок! Их расселениемкогда-то занимался сам Мухин Анатолий Васильевич, и тогдашний питерский мэр всяческиему в этом помогал. Захотелось в собственное парадное, с мраморной, истертоймножеством ног лестницей, широкими пыльными окнами от пола до потолка, фикусамив горшках на каждой площадке. Эти фикусы всегда Генку бесили и казалисьвоплощением мещанства и пошлости, а тут вдруг ему так захотелось… к фикусам!Возле них спокойно, уютно, широкие листья глянцевы и самодовольны, ибо уборщицаЛюба каждый день протирает их тряпочкой. Внизу хлопает дверь, Люба разгибаетсянад своим ведром, заправляет под косынку тусклые мышиные волосы, прислушиваетсяи точно знает по шагам, кто пришел – жильцов в этом парадном не так уж много!

– Здравствуйте, Любушка, – весело говорит Генка, взбегая ксебе на четвертый этаж.

– И вам не хворать, Геннадий Петрович, – подобострастнокланяясь, отвечает ему Люба и опять принимается за свои фикусы.

Генка в своем парадном хозяин и господин!.. И все об этомзнают – и Люба, и фикусы, и дворник Саид, и «выдра и выпь» знает, и все соседи!А здесь?! Кто он здесь?! Грузчик по договору?! Хранитель Илониных инсталляций?!Да и вообще он до смерти устал от неуюта, табачного дыма, сальных блюдец, умныхразговоров!.. Когда все вокруг вели эти разговоры, Генка впадал в тоску – онпочти ничего не понимал, а должен бы понимать, и со временем ему сталоказаться, что не понимает он не потому, что туп, а потому, что разговорыбессмысленны и уловить суть невозможно как раз потому, что ее… нет.

Вдруг ему захотелось, чтобы все стало как было – чтобыКатька читала ему из своих книжек, чтобы по выходным приезжали ее друзья,успешные, ухоженные, красивые люди, совсем из другой жизни!.. Чтобы Димка, мужподруги Ниночки, пригласил его в выходные на стрельбище куда-то в район Пескови заехал за ним на своем «Мерседесе». Генке нравилось стрелять, было в этомчто-то очень мужское и правильное, из кино про богатых и знаменитых, и«Мерседес» ему нравился! Чтобы чай был не в разномастных чашках, страннопахнущих то ли водопроводом, то ли застарелой немытостью, а в тонком китайскомфарфоре – из китайского фарфора пить чай значительно вкуснее, вспомнилось ему.Чтобы в дождь сидеть в эркере, задрав ноги на подоконник, курить и смотреть,как тает в серой дождевой петербургской мгле Соборная мечеть.