Созвездие ворона - Дмитрий Вересов Страница 16

Он задержался у двери. Может, стоило вернуться и сказать Анне Давыдовне о том, что с ним сейчас происходит? Может быть, это последствия похищения — кто знает, что ему там кололи? Потом махнул рукой и устроился на кровати — прямо в одежде, поверх одеяла, вытащил подушку. Взбить ее уже не было сил. Едва голова коснулась ее, Никита провалился в долгий и странный сон.

Комната быстро заполнилась людьми. Хэмиш смотрел на него серьезно.

«Ага, — сообразил Никита, — все правильно, сначала околдовали, чтобы не мог оказать сопротивления. Чертовы друиды, сейчас засунут в корзину из ивовых веток и спалят живьем. Бабушка Анна Давыдовна оказалась бабой-ягой, не иначе. Полезай, Ивашка, на лопату!»

А вот теперь и начнется самое главное. Почему-то не было страшно. Было интересно. Он почувствовал, что к его обнаженной коже прикасаются не то ветви, не то руки. Где-то разгорелось пламя… В комнате?! Исчезли Хэмиш и прочие.

Девушка присела рядом с ним, заглядывая в глаза. В этих глазах было откровенное желание. Никита смутился, сейчас он и сам ощущал прилив недвусмысленно плотского возбуждения.

— Где я? — спросил он, оглядываясь.

— А где бы ты хотел сейчас быть?

— Не знаю… Разве это важно?

— Разумеется!

Как в старой «Золушке»… Ваше время истекло, кончайте разговор!

Тела сплелись в жарких объятиях. Никите показалось, что навечно, ночь наполнилась вздохами, он почувствовал, что вот-вот переполнявшее его напряжение зашкалит за все мыслимые пределы. И что тогда будет?!

Нечто подобное и произошло…

Никита открыл глаза и глубоко вздохнул — словно вынырнул на поверхность. Еще немного и, ему казалось, что он и в самом деле останется в этом сновидении.

Простыни были мокрыми от пота и не только. Сначала он подумал, что обмочился во сне. Этого только не хватало. Слава богу, еще не сто лет… Потом он понял, что это. Все равно, как ребенок на пороге взросления. Грязные сны. Как в анекдоте про человека, который во сне обклеивал комнату обоями вместе с Шэрон Стоун. А когда проснулся, на руках еще оставался клей.

Никита вздохнул: как-то все не слишком комильфо получилось. Впрочем, только ли он один повинен в происшедшем конфузе? Что-то произошло вчера. Что-то, чему он не мог дать объяснения, как не мог дать его многому из того, что происходило в этом доме на его глазах.

Он чувствовал себя усталым и опустошенным. Простыни, подушка, все было мокрым от пота. Кто-то действительно раздел его и уложил в постель. Он огляделся — рядом не было никого. Потер руками лицо. Что за чертовщина, боже ты мой! Впрочем, кошмар, если здесь вообще уместно это слово, был очень приятным… Как там говорят в Одессе — чтоб я так жил? Так вот: чтоб каждый сон был таким!

«Если Анна Давыдовна и компания, — рассуждал он, еще не придя окончательно в себя, — смогли бы эти сновидения поставить на конвейер, порноиндустрия отдала бы концы».

Посмотрел на часы — часовая стрелка приблизилась к одиннадцати. По свету за окном было ясно, что сейчас утро, не поздний вечер. Значит, он проспал почти пятнадцать часов. Сумасшествие какое-то. Неудивительно, что в голову лезет всякая чушь. Он прошелся по комнате, сделал несколько неуклюжих упражнений, пытаясь прогнать из головы дурман. А она закружилась, и пришлось сесть. «Спортсмен, мать твою!» — рассмеялся он невесело.

Анна Давыдовна хлопотала на кухне. И следа от вчерашнего шабаша в комнате не осталось. Только одна из старушенций шумно прихлебывала чай. Никита поздоровался. Она ответила, глаза озорно блеснули, словно знала что-то о его снах. Никита нахмурился.

— Соня, — укорила его Анна Давыдовна.

Она тоже улыбалась.

— Как спалось? — спросил, входя с улицы, Хэмиш.

Девка — настоящий суккуб. Только суккуб, по поверьям, высасывает жизненную силу, а Никита, напротив, чувствовал себя в тонусе. Хотелось плясать, петь, играть… «Все правильно, — мелькнуло в голове, — обычное состояние эйфории после приема наркотика. Ну, а потом должно наступить тяжелое похмелье. Расплата».

Чем его попотчевали?!

Он взглянул с подозрением в тарелку, ожидая увидеть пятнистые шляпки мухоморов, глаз лягушки и еще какую-нибудь традиционную ведьмовскую дрянь.

Он даже имени ее не знает.

Он быстро позавтракал и собрался, как обычно, к морю. Ведьма в углу пробормотала что-то про плохую погоду. Никита не обратил внимания.

Сегодня не было необходимости покидать дом — «конвент» разъехался, но Никита хотел побыть один. Осмыслить перемены, которые, как он чувствовал, с ним произошли. Что-то неуловимое, не поддающееся никакому конкретному определению. Или рационалистическому объяснению.

«Чушь, — попытался он себя убедить. — Все это просто старые сказки». Бабушка может морочить голову доверчивым крестьянам, но не ему. Эти люди так и остались, несмотря на технический прогресс, наивными, как их предки. Он слышал, что на полях по-прежнему оставляют заросли бузины, считая, что в них живут эльфы. Очень трогательно, конечно, только Никите Захаржевскому возвращаться в детское первобытное состояние не хотелось нисколько.

«С другой стороны, — рассуждал он сам с собой, незаметно ожесточаясь, словно столкнулся с на редкость упрямым собеседником, — дело совсем не в прогрессе. Разве не случалось мне встречать в Ленинграде-Петербурге вполне образованных людей, которых не заставить было пересечь след черной кошки? Что они говорили, обычно с улыбкой оправдываясь? „А кто его знает?“ Но это были остатки суеверий, отмирающие… Здесь же, напротив, они сохранялись и поддерживались. Мракобесие? Или тайные знания, доступные посвященным, в самом деле существуют, а нам, простым смертным, остается довольствоваться странными и порой нелепыми приметами, чтобы оградиться от враждебных сил. Бред! Религия — опиум для народа!»

Однако же было что-то особенное в этих людях. В Хэмише, в старых ведьмах, в самой Анне Давыдовне и в черноглазой девице, явившейся ему в этом разнузданном сновидении. Поймали на старую приманку, на ясные девичьи глазки. Вот только почему эта приманка стала на него действовать, вот что странно. Непонятно. Горный воздух. Магия. Приближение к природе. Ерунда!

Девушка вертелась на кухне, фигура как у Джины Лоллобриджиды. Никита улыбнулся, и она подмигнула в ответ.

Он недолго просидел на кухне. Чувствовал себя все неудобнее, разговор не клеился, не мог подобрать нужных слов, хотя обычно Никите Захаржевскому в карман за словом не приходилось лезть. Он почувствовал, как лоб покрывается капельками пота. Не так-то просто поддерживать светскую беседу с женщиной, которую всю ночь сжимал в объятиях, пусть даже и во сне. Тем более что в ее взгляде ему чудилась не то усмешка, не то нежность. Будто эта ночь была наяву, и она знала все, о чем он сейчас думал. Никита чувствовал голод, как будто в самом деле всю ночь занимался любовью и растерял силы. Однако находиться здесь сейчас было выше его сил. Распихал наскоро сделанные бутерброды по карманам и едва ли не бегом покинул дом.