Вся правда о небожителях - Лариса Соболева Страница 16

Таперша бренчала по клавишам, а Покровский выпятил губы: бред про чужое горе его озадачил, сказано-то это было в страдальческой тональности. Он вперил в Камиллу карие бычьи глаза, она же выглядела ангелом во плоти.

– М-да, нелегко было… – протянул он. Однако древко знамени победы у него в руках, а победители не любят гундосить про перипетии судьбы. – Но жить без любви безнравственно. Не посыпай голову пеплом, все уже в прошлом.

– Нет, в настоящем. Твои друзья, коллеги, дети… они не на твоей стороне. Будут осуждать нас, через время ты возненавидишь меня. Ничего из нашей затеи не выйдет.

– Привыкнут. Кама, дело сделано, чего ты хочешь?

И вдруг она брякнула такое, отчего жевательный процесс он вынужден был приостановить:

– Хочу, чтоб ты вернулся в семью.

– Ты охрене… – Слишком громко выразил он отношение к ее заскоку и, оборвав себя на полуслове, подавшись к ней и уронив галстук в салат, зашипел: – Вот этого не надо! Или ты проверяешь меня, насколько сильно я тебя люблю? Сильно. Назад не побегу.

– Я серьезно. Ты должен вернуться…

– Ты что, издеваешься?

– Нет. Я не смогу жить, зная, что за моей спиной меня проклинают. Вернись, тебя простят.

Ах, как жаль, что они не одни и нельзя для начала наорать на Камиллу, тем самым привести ее в чувство, но пресечь пресловутые муки совести нужно сейчас, на корню пресечь.

– А чем ты раньше думала?! Все, развод состоялся. В общем, хватит молоть хрень! Поздно! Больше никогда не поднимай этот вопрос, он меня и так задолбал, а если тебе приспичит поиграть в сострадание, делай это без меня.

– Ну, вот, ты и показал свое настоящее лицо, – не без чувства удовлетворения произнесла она, вставая. – М-да, не орел… Прощай.

И он подскочил, задев животом тарелку, которая грохнулась на пол, схватил Камиллу за запястье, пытаясь усадить назад:

– Куда ты? Обиделась? Глупо. Я же сделал, как ты хотела…

– Как ты хотел, – внесла уточнение она, выдергивая руку. – Я не настаивала. Пусти, а то позову вышибал. Ты мне не нужен, катись к… жене и детям.

Покровский превратился в ООО – ошеломлен, обескуражен, ошарашен. Он разжал пальцы (ему только славы дебошира, терроризирующего любовницу, не хватало), сверкал очами, глядя в точеную спину Камы, да потирал подбородок, не понимая, какая оса ее укусила.

А она выпорхнула из «Нэпмана» и, оглядываясь, дунула к машине Эрика, который завел мотор, готовясь сорваться по первому ее требованию. Бухнувшись на сиденье, Кама остановила его, схватившись за руль:

– Стой, стой!

Обмахиваясь плоской сумочкой, она не отрывала взгляда от входа в ресторан, Эрик, естественно, поинтересовался:

– Кого высматриваешь?

– Покровского. Хочется посмотреть на его рожу, когда он выползет из кабака. Думаю, обхохочемся.

– Ты еще и похохотать хочешь? – изумился Эрик. – Тебе мало?

Камилла весело рассмеялась в ответ:

– Мало, мало, мало. Видел бы ты его! Теперь хочу показать тебе жирного кота с брюхом до колен после крушения… Ой, мне звонят… Да где же эта чертовая труба, – копаясь в сумочке, бурчала она. – Наконец-то… Алло?

– Кама, это Ольга.

Ольга пока приятельница, а Камилле хотелось бы с полным основанием назвать ее подругой, потому что она образец успешной молодой женщины, креативной, харизматичной, умницы и так далее. Дружить нужно с удачливыми людьми, глядишь – их удача к тебе переметнется, она же коварна и непостоянна.

– Добрый вечер, Оля, – заворковала Кама. – Почему у тебя голос тусклый?

Помимо тусклости в голосе Ольги отчетливо слышались драматичные нотки, а слова она чеканила, будто разгневанный начальник крупного производства:

– Зачем Рогозин требовал от меня сказать, как тебя найти?

– Меня?! – Кама озадачилась: откуда Рогозин узнал, что у них побывала она, а не мифическая Елена? – Не знаю… А что ему надо?

– Не сказал, но был в ярости. Два часа назад умерла его жена.

– Ни фига себе! – буркнул Эрик, слышавший диалог, так как Камилла включила громкую связь.

Он даже сполз по сиденью, заглушив двигатель, подпер челюсть кулаком, периодически качая головой то ли в знак сожаления, то ли осуждения. Да и Кама впервые ощутила, где у нее находится сердце, забилось оно как-то истерично.

– Умерла?! – повторила она жуткое слово, казавшееся ей чужим, отголоском страшных небывальщин, но никак не прозаическим и распространенным явлением, ведь умирают каждый день. – А чего это она умерла?

– У Алисы было сердечное заболевание, – отчеканила холодно Ольга. – Павел ее дома держал, не разрешал даже за хлебом выйти, чтоб дотянуть до операции без эксцессов. Всего две недели осталось…

– А… а… а я при чем?

– И мне интересно, при чем здесь ты? – рявкнула в ответ Ольга. – Алиса только что умерла, а он почему-то звонит мне и не просто интересуется, где тебя найти, а требует, при этом злой, как не знаю кто. Что ты натворила?

– Да ничего такого…

– Не ври! Ты его охмуряла, потом у меня выуживала адрес, осторожненько так… зачем? Зачем тебе нужен был его адрес?

– Да я всего-то хотела отвезти ему… книгу! – еле нашлась потерявшаяся Кама. – По экономике в его сфере…

– Если смерть Алисы на твоей совести, я тебя знать не желаю!

– Подожди! Ты дала ему мой адрес?..

Ольга отключилась. Напуганная Кама набрала ее – та не взяла трубку, значит, дело серьезнее, чем подумалось в первый момент. Из ступора ее вывел Эрик, поворачивая ключ в зажигании, он буркнул, правда, беззлобно, но слово само по себе было емкое:

– Допрыгалась?

– Я же не знала! – огрызнулась Камилла.

Глядя на озлобленную физию жены, Евгений Богданович расстегнул пуговицу пиджака и сунул руки в карманы брюк, соображая, что конкретно она могла пронюхать. За семнадцать лет он устал от нее, как не устают даже батраки на поденных работах, и если б ему удалось поймать золотую рыбку, ей не нужно было б исполнять три желания, достаточно было б одного: закинуть Тоньку в сундук, запечатать печатями и опустить в глубины океана, где даже микроорганизмы не живут. Опротивела она ему давно, а когда-то Антонина была пусть не раскрасавицей, но смазливой кнопкой с аппетитными формами, подвижной, задорной хохотушкой, заряжающей всех положительным зарядом.