Роман с демоном - Дмитрий Сафонов Страница 16

Надзирательница напряглась. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, но Панина — обостренным звериным чутьем — уловила, что она напряглась.

Лиза взяла кусок хлеба, разломила пополам и одну половинку положила на тарелку. Это правило соблюдалось неукоснительно. Как бы она ни была голодна, на тарелке должно хоть что-то оставаться. Пусть знают, что ей не нужна подачка. В душе человека, насильно лишенного свободы, нет места благодарности за хлеб и кашу.

Панина съела хлеб, запила едва теплым чаем. Он сильно горчил — как осенний воздух в парке, когда асфальт еще сух и чист, а под ногами шуршат пожелтевшие листья.

Лиза улыбнулась и широко открыла рот, показывая, что все съела. Затем поставила посуду в лоток и подвинула на ту, недоступную ей сторону толстого стекла. Надзирательница осторожно приблизилась и забрала миску, чашку и ложку.

Дождавшись, когда она уйдет, Лиза быстро сняла больничную пижаму и легла на кровать. Голова тихонько кружилась, мысли, в отличие от обычных дней, были яркими и теплыми, но — какими-то ускользающими.

Панина вытянулась во весь рост и незаметно для себя уснула.

Широко открытые зеленые глаза неподвижно смотрели в серый, покрытый паутиной и плесенью потолок.

* * *

— Проблема заключается в том, уважаемые коллеги, что мы привыкли трактовать слово «маньяк» слишком узко…

Вяземская обвела взглядом аудиторию. Прошло каких-нибудь пятнадцать минут, а она уже полностью завладела вниманием слушателей.

Сначала пропал надоедливый скрип ножек стульев по старому щербатому паркету. Затем стихли покашливания и смешки. Остался только шелест тетрадных страниц — кто-то делал записи, конспектируя ее лекцию.

— Вспомним классическое: «Маньяк — это человек, одержимый манией». Одно определение отсылает нас к другому. Хитрая уловка, не правда ли?

Анна выдержала паузу, предоставляя слушателям возможность мысленно с ней согласиться. И тут же — опровергла свои слова.

— Нет, коллеги! Это — не уловка. Это, скорее, похоже на признание собственной беспомощности. Психиатрия не является точной наукой — потому что психическое состояние человека имеет склонность меняться, и зачастую — очень быстро. Это — приспособительная реакция человека на изменение условий обитания. Вспомните, что мы считаем манией? Я выписала из научных пособий два определения мании. Сейчас я их вам прочитаю, а вы, пожалуйста, подумайте, какое из них нам подойдет.

Анна вернулась к лекционной кафедре и взяла заранее заготовленную карточку.

— «Мания — психическое расстройство, характеризующееся повышенным настроением, двигательным возбуждением, ускоренным мышлением, говорливостью», — прочитала она. — Стало быть, коллеги, человека, одержимого данным видом психического расстройства, мы назовем маньяком?

Слушатели некоторое время молчали. Затем седой мужчина с пышными усами, сидевший во втором ряду, с сомнением покачал головой:

— Насколько я помню результаты наблюдений за Чикатило, он не отличался повышенным настроением и говорливостью — ни до, ни после ареста…

— Да, — подтвердила дама с высокой прической. На шее у нее был повязан ярко-зеленый платок. — Что касается ускоренного мышления, то это вполне применимо к Оноприенко, но совсем не подходит к «Фишеру»-Ряховскому.

Анна ожидала подобной реакции. Она все рассчитала точно. Аудитория включилась в работу, и даже примеры были приведены классические, ставшие уже хрестоматийными.

— Верно, коллеги. Это определение не подходит. Но задача остается. Нам нужно абсолютно точно классифицировать понятие «маньяк» с медицинской точки зрения. Это необходимо для подведения адекватной правовой базы.

В зале зашумели. То, что говорила Вяземская, напрямую относилось к одному из самых острых вопросов в социальной и судебной психиатрии: в каком случае преступника следует считать вменяемым, а в каком — нет? Некоторые исследователи предлагали ввести термин «ограниченная вменяемость», но это только все запутывало и усложняло.

Анна подняла руку.

— Теперь послушайте другое определение. «Мания — это патологическое стремление, влечение, страсть». Куда короче и проще предыдущего. Но… Неконкретное. И неконкретность проистекает именно из этого слова — «патологическое». Я ведь не зря сказала, что изменение психического состояния есть приспособительная реакция человека на изменение условий обитания. Мир вокруг нас становится другим — каждую секунду. Как это учесть? Скажем, можно ли считать маньяками религиозных фанатиков? Или — каннибалов? В Африке, Южной Америке и на островах Полинезии до сих пор есть племена, которые поедают себе подобных. Но ведь это случалось и в Европе, и в России. Совсем недавно — в двадцатые-тридцатые годы, в ленинградскую блокаду… Это было страшно, но это было. Физиологические потребности отменили этические нормы. И мы не вправе считать этих людей маньяками, потому что у них не было другого выхода. У жителей современной Африки альтернатива каннибализму есть. Но это тоже не является основанием для того, чтобы поголовно записывать их в маньяки. Все упирается в трактовку слова «патология». В психиатрии граница между нормой и патологией очень нечетка. Расплывчата. И она напрямую зависит от моральных, этических и правовых норм, принятых в обществе. Как видите, термин «маньяк» имеет ярко выраженный социальный оттенок. Однако же мы знаем, что, когда маньяк совершает убийство, то меньше всего думает о социологии. Он руководствуется другими соображениями. Так как же нам выработать однозначное медицинское определение, не зависящее от социальных предпосылок? Это важно. По сути, мы должны решить, как отделить науку от государства.

Это и была тема ее кандидатской диссертации, которой аплодировали и ученый совет института, и аттестационная комиссия. Важность проблемы ни у кого не вызывала сомнений, и Вяземская как никто другой была близка к ее разрешению. Оставалось только утвердить ее выводы в виде обязательных директив.

Анна вышла из-за кафедры, собираясь перейти к основной и затем — заключительной части лекции, но в этот момент откуда-то из задних рядов донесся спокойный голос.

— А стоит ли так усложнять?

— Простите? — опешила Вяземская, вглядываясь в лица людей, сидевших «на галерке».

Со стула, стоявшего ближе других к выходу, поднялся высокий молодой человек лет тридцати, по виду — ровесник Анны. Густые темно-каштановые волосы были зачесаны назад. Зеленые глаза смотрели с лукавым прищуром. Он был одет в голубые классические пятикарманные джинсы и коричневый свитер с короткой молнией у самого выреза. На спинке стула Вяземская заметила рыжую потертую кожаную куртку, какие обычно носят рок-музыканты или байкеры.

Молодой человек улыбался — открытой обезоруживающей улыбкой.

— А если нам подойти к этому с другой стороны? — спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Есть и третье определение мании. Правда, сейчас оно считается устаревшим, но, по-моему, подходит как нельзя лучше. «Мания есть синоним слова „бред“. А бред — это симптом психического расстройства, проявляющийся в ложных суждениях, умозаключениях, которые имеют лишь субъективное обоснование и не поддаются коррекции». Блейлер, «Практическое пособие по психиатрии», Берлин, 1908 год.