Парадокс Вазалиса - Рафаэль Кардетти Страница 16

— Но вам повезло, — продолжал он. — Вы так настойчиво мне противоречили, что в конце концов пробудили во мне любопытство. Я хочу знать, как могло случиться, что Када удалось убедить вас следовать за ним столь слепо и безоговорочно. Жду вас завтра у себя в кабинете; там все и обсудим. В ваших же интересах явиться. Вы меня поняли?

Давид кивнул, не в состоянии вымолвить и слова.

Удовлетворенный, декан отпустил его руку и удалился, оставив Давида стоять под десятками любопытных взглядов.

Никогда еще Давид не чувствовал себя таким одиноким, даже в тот день, когда его первая любовь влепила ему пощечину при всем классе, как только он признался ей в своем чувстве. Какое-то время он не мог найти в себе сил даже сдвинуться с места.

— Гнусный тип, к тому же — дурак, не так ли?

Вздрогнув, Давид обернулся. За спиной у него стоял Рэймон Агостини, как всегда, в выцветшем велюровом костюме. Вопреки запрету на курение на территории университета, он зажег сигарету и с наслаждением затянулся.

— Грозился выставить вас, как я понимаю? — бросил он, выпустив клуб дыма. — Я был слишком далеко, чтобы слышать, что именно он сказал, но не сильно удивлюсь, если этот мерзавец попытается воспользоваться ситуацией для урегулирования парочки старых счетов.

— Вход в Сорбонну мне пока еще не возбранен, но, полагаю, мое изгнание уже не за горами.

— Другого я от него и не ждал. Он захочет все провернуть по правилам, чтобы прикрыть свой зад. Не волнуйтесь, Скотто, я попробую это уладить. Преимущество дураков в том, что они слишком глупы, чтобы упрямиться, когда ветер начинает меняться. Я заступлюсь за вас, если он будет искать ссоры.

Рэймон Агостини знал, о чем говорил. Он заступил на должность профессора греческой литературы всего через год после прихода в Сорбонну Альбера Када. На протяжении долгой карьеры он участвовал в работе большинства университетских комиссий. Если кто в Сорбонне и знал в совершенстве, как функционируют все ее механизмы, то только он. Что, впрочем, не помешало ему, ввиду неумолимо приближающейся пенсии, быть отодвинутым в сторону несколькими молодыми честолюбцами с кафедры классической филологии.

Внешне, казалось, Агостини воспринял случившееся абсолютно равнодушно. Его жена давно хотела навсегда обосноваться в их домике на берегу Лазурного побережья, и ее можно было понять: стоило ли вкладывать столько денег в виллу с видом на залив Сен-Тропе, за которую к тому же они внесли еще не всю сумму, если проводишь там всего три недели в году?

До сих пор Агостини героически отбивался от объединенных нападок супруги и коллег, но вскоре ему должно было стукнуть шестьдесят восемь, что было синонимом ухода на пенсию. Перспектива круглый год — и зимой, и летом — проводить дни в прогулках, рука об руку с женой, по пляжу не особенно его радовала. Не говоря уж о бесконечных партиях в скрабл и ужинах тет-а-тет у телевизора. Даже китайцы не посмели изобрести подобную пытку. Рэймон Агостини надеялся, что диабет и слабое сердце избавят его от этой голгофы.

Помимо их общего пристрастия к выдержанному арманьяку, с наставником Давида их объединяла и любовь к тишине и покою. Потому и выбрали они себе смежные кабинеты, расположенные под крышей главного здания. Там и проводили все свободное от занятий время, дискутируя на литературные темы с пылом и энтузиазмом учащихся подготовительных курсов.

Воспоминания о тех мгновениях внезапно нахлынули на Рэймона Агостини. Глаза его наполнились слезами, и даже раздражение в отношении декана стерлось перед этим горем.

— Как это печально… — проговорил он, качая головой. — Не понимаю, что нашло на бедного Альбера.

— Депрессия, — предположил Давид, — или болезнь. Учитывая его характер, он бы не выдержал долгой агонии.

— Полноте, не говорите глупостей. Если бы Альберт был болен, он сказал бы мне об этом. Я видел его вчера, и он был в хорошей форме. Обозлен на коллег и на большинство студентов университета, как обычно, но отнюдь не подавлен.

Непроизвольно Давид поднял глаза на окно, из которого выбросился научный руководитель. Агостини последовал его примеру, но тотчас же отвернулся.

— Какой ужас… — пробормотал он.

Он смерил Давида долгим взглядом.

— Что же нам теперь делать с вами, Скотто?

Давид пожал плечами и улыбнулся.

— У вас, случаем, нет на примете какого-нибудь симпатичного местечка, куда бы я мог удалиться в изгнание? Вроде необитаемого острова или действующего вулкана?

Рэймон Агостини не ответил. Молча он затянулся сигаретой. Мыслями он был уже далеко. На пляже Лазурного берега, вместе с супругой, точнее говоря.

Лицо его напоминало суровую маску.