Три рэкетира - Ярослав Зуев Страница 16

– Ну, ты, Атасов, чего? «Мурзилок» по видюшнику насмотрелся?

Они миновали несколько кварталов. Дома вокруг были по преимуществу пятиэтажками. Наконец Протасов резко нажал на тормоза. Джип понесло юзом, развернуло на асфальте, и он замер возле двухэтажного дома, почти полностью скрытого цветущими деревьями.

– Нормально все. Приехали, в натуре, – радостно сообщил Протасов.

– Ну, т-ты и ду-дурак, – слабым голосом отозвался Армеец.

Андрей прикинул в уме, на какой срок лишил бы его прав отец, вздумай он хоть разок обойтись таким образом с тормозными колодками их желтой «тройки». Вспомнив отцовскую машину, Андрей невесело вздохнул.

Они зашагали мощеной кирпичом дорожкой, пока не очутились под обшитой сосновой вагонкой дверью. Протасов вытащил из кармана руку, напоминающую садовые грабли, и надавил кнопку звонка.

– Бонасюк, барыга неумный, давай открывай!..

* * *

Сергей Украинский положил телефонную трубку, откинулся в высоком кресле, заложил руки за голову и потянулся всем телом. В спине что-то предательски хрустнуло. Украинский неодобрительно хмыкнул и скосил глаза в сторону своего «Панасоника». Жидкокристаллический дисплей таймера замер на цифре 45.

– М-да, – сказал себе Украинский, – м-да. Такие переговоры вести – это тебе не ушами трясти… Распинался сорок пять минут перед этой козой, будто она твоя первая учительница, а ты – ее главный любимчик. Ну-ну…

Он действительно вложился в пределы школьного урока, сжато обрисовав Миле Сергеевне ту «хренову гору» работы, что была проделана им за истекшие сутки. А перелопачено было немало. Подчиненные полковника, трудясь в поте лица, опечатали десяток складов, вывернули наизнанку приблизительно такое же количество офисов, наворотили целые терриконы бумаги и даже задержали кое-кого до выяснения, так сказать. Теперь, используя кипы документов, изъятых в сейфах «Антарктики», Украинский готовился к следующему этапу операции. Предстояло, в сущности, всего ничего – последовательно выявлять структуры, еще только вчера приносившие доходы Виктору Ледовому, и методично забивать в них гвозди 120-го размера.

Что сезон охоты объявлен, с ним же самим в роли главного загонщика, Украинский понимал очень хорошо. Что в качестве дичи выступает, на сей раз не зайчик-побегайчик, а матерый и зловредный кабан со связями, сознавал еще лучше.

Сергей Михайлович отдавал себе отчет и в том, что как только кабан почует охотников (скорее всего – уже почуял), то уж точно не обрадуется. А разъяренный кабан – это такое паскудное дело…

– Это неприятности. Ба-альшие неприятности.

Назойливая мысль о том, что Виктор Ледовой при неблагоприятном (для Украинского) обороте дела в состоянии проглотить, не разжевывая особо «и вкуса, скотина, нераспробует», дюжину милицейских полковников, не давала покоя Украинскому еще по дороге из Крыма. Мощь свою Виктор Ледовой черпал из источников на такой высоте, куда Сергей Михайлович и заглядываться-то опасался, чтобы не вывихнуть ненароком шею.

В сложившихся обстоятельствах Украинский предпочел бы переговорить с самим Артемом Поришайло, который, собственно, и навел ведомство полковника на Виктора Ледового, как ракету на цель. Только вот Поришайло упорно предпочитал оставаться в тени, предоставив Сергею Михайловичу возможность отчитываться перед восхитительной Милой Клариковой. Полковнику это нравилось, как кошке поводок, но поделать ничего не мог, – его зависимость от Поришайло была чересчур велика.

– Сергей Михайлович? – голосок Милы – сама любезность, хоть бери и к ране прикладывай. – А вы не забыли о личной просьбе Артема Павловича?

Он не забыл и об этом. Как же, забудешь, как и о прогрессирующем флюсе во рту. Речь шла о депутате, которому покровительствовал лично Поришайло. Депутат прибыл в Киев из далекого шахтерского края, защищать народные интересы. И даже защищал одно время, пока чрезмерные увлечения иностранными автомобилями, доступными женщинами и прочими атрибутами из жизни новоиспеченного отечественного политического «бомонда» не сыграли с ним злую шутку. Народный избранник стал жертвой шантажиста, свившего гнездо разврата в коммерческой сауне на Сырце. Сауна оказалась оборудованной первоклассной системой звуко – и видеозаписи. Там депутат и вляпался по самое, что называется, не могу. Пытаясь освободиться от стресса, полученного на очередном пленарном заседании, съездил вечерком в баньку и влип, как кур во щи. Гнусный шантажист требовал денег, обещая, в противном случае, обнародовать кое-какие сцены трепетного общения депутата с двумя обворожительными девушками. Причем оставалось неясным – члены ли эти девицы избирательного штаба депутата, или нет?

Как бы там ни было, депутат пожаловался Поришайло. Артем Павлович незамедлительно и с восхитительной легкостью повесил и эту проблему на шею Сергею Украинскому.

– Я не забыл, Мила Сергеевна.

– Тогда у меня все, желаю удачи, Сергей Михайлович.

Полковник Украинский встал из-за стола, прошелся по кабинету и снова потянулся, разминая затекшие мышцы. Пересек комнату и остановился у окна. Город утопал в зелени.

– Как оно быстро всегда, раз – и все зеленое, – пробормотал Сергей Михайлович. Постоял у открытой фрамуги, вдыхая свежий воздух, наблюдая картину города, купающегося в лучах великолепного заката, ни на чем не сосредотачивая взгляд и чувствуя, как благодаря теплым краскам вечера отдыхают натруженные глаза. Усталость, накопившаяся в нем за последние месяцы, давила каждую клеточку тела многотонным грузом, но он понимал – отдыхать пока рановато.

– Помру я скоро, – сказал полковник в пустоту кабинета. Потом двинулся к столу, опустился в кресло и, толкнув пальцем клавишу спикерфона, принялся набирать номер.

– Володя?

– Здравия желаю, Сергей Михайлович.

– Ну, что там у тебя?

– Не беспокойтесь, Сергей Михайлович, ребята уже едут…

Так и должно было быть, но Украинский полагал, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».

– Нехай они этого Бонасюка разнесут к херам! – с неожиданной злобой зарычал полковник.

– Будет сделано.

– И чтоб вытрясли все. Понял? Все!

– Ясно, Сергей Михайлович.

– По результатам доложишь.

Украинский направился к вешалке, надеясь, что с работой на сегодня покончено и он, наконец, с чистой совестью может покинуть управление.

* * *

Звонок за обшитой вагонкой бронедверью разливался соловьиными трелями. Затем в глубине первого этажа затрещал дисковый телефон. Дом настороженно молчал. Если в нем и теплилась жизнь, то она умело маскировалась.

Бандура искоса поглядывал на Протасова, трезвонившего в дверь с восхитительным упорством, и взвешивал в уме возможные варианты дальнейшего развития событий. Андрей предполагал, что либо здоровяку рано или поздно надоест торчать в позе салютующего кирпичной стене гитлеровца и он оставит звонок в покое, либо искусственный соловей умолкнет навеки, сраженный замыканием в обмотках. А может, хозяева дома выйдут из состояния летаргии. Грозные желваки, игравшие широкими скулами Протасова, пророчили, что пробуждение будет ужасным.