Звонок другу - Фридрих Незнанский Страница 16

Еще на лестнице он услышал звуки музыки, вернее, оголтелого рева, рвущегося из его квартиры. В комнате, которую делили Павлик и Надя, надрывалась магнитола. Павлик сидел на кухне, за покрытым клеенкой столом, заваленным учебниками.

— Привет! Ты что здесь расположился?

— Здрасте, дядя Витя. А где мне? Надя музыку врубила, попробуй там заниматься… А мне послезавтра контрольную переписывать. Опять завалю, — буркнул он.

Виктор прошел в комнату.

— Надя!

Дочь сидела спиной к двери. Пахло маникюрным лаком.

— Надежда!

Опять никакой реакции. Виктор выдернул шнур из розетки. Дочь обернулась. Глаза ее злобно блестели.

— Что?! Ты чего выключил? Я же слушаю.

Пальцы с ярким лаком торчали в стороны.

— Ты мне пальцы-то не разводи, как бандюган! С тобой отец разговаривает!

— Я и не развожу! Я маникюр делала. Ты что орешь-то на меня?

— Так ты иначе ничего не слышишь! У тебя здесь козел какой-то на всю квартиру мяучит!

— Это не козел, это Лагутенко!

— Мне плевать, кто он! Почему Павлик на кухне занимается? Сейчас Галя придет, что она скажет?

— А мне плевать, что Галя скажет! Ты ее спроси, она мне поесть оставила что-нибудь?

— В смысле?

— В конкретном! Павлику суп в ковшике, на сковородочке кашка гречневая с котлеткой. А мне? Я из училища пришла, в холодильнике пусто, на плите пусто.

— Макароны бы сварила, картошки бы поджарила. Не маленькая!

— Ага! Я уже как-то варила. Она потом неделю зудела, что макарон не напасешься! Она меня голодом уморить хочет!

— Что ты несешь? Как тебе не стыдно?

— А тебе не стыдно, что твою дочь голодом морят? Она за своего сына загрызет кого хочешь, а ты за родную дочь…

Дверь в комнату отворилась. На пороге стояла Галя.

— Галочка? А мы и не слышали, как ты вошла… — заискивающе произнес Виктор.

— Зато я все слышала, — ледяным тоном произнесла Галя. — Почему Павлик сидит на кухне?

— Ему там удобнее, наверное. К еде поближе, — сверля мачеху ненавидящим взглядом, ответила Надя.

— Это кто же тебя голодом морит? В морозилке пельмени лежат.

— Ага, кому-то котлетки домашние, а кому-то пельмени из котят?

— Твоя мать на тебя ни копейки не высылает. Высылала бы, всем бы на котлеты хватало!

— Моя мама меня вырастила одна, без папочки!

— Надя! Ну что ты? Я же всегда алименты… И приезжал, и подарки…

— Подавись ты своими подарками! Вечно все на размер меньше или то, что уже не носит никто. Лишь бы птичку себе поставить, какой я хороший папа!

— Вот! Ты видишь? Ты видишь, как она ее воспитала? Она ведь не только меня, она и тебя ненавидит!

— Галочка! Не нервничай!

— Не нервничай? Да я скоро с ума сойду!

Жена выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Виктор кинулся за ней. Надя уставилась в окно, глотая слезы.

Нережко помогал жене разгружать пакеты.

— Вот, курица — девяносто пять рублей. Сосиски на пятьдесят. Овощи — еще полтинник. Масло, чай, сахар, кофе, печенье. За квартиру заплатила, телефон. Одних счетов междугородных на две сотни. Это она мамочке своей названивает, жалуется. Вот, колготки купила — это все, что я могу себе позволить, — голос ее зазвенел.

— Так купи еще! Купи, Галочка!

— На что? На что купить? Почти вся твоя зарплата ушла, а еще неделя до моей. Мало того, что все на своем горбу принесла… — она принялась чистить картошку. — Вот, жаришь, паришь, стираешь и ни слова благодарности. Правильно мне мать говорила, хочешь горя, выходи за мужика с ребенком. Мачеха всегда плохая будет, что бы ни делала, как бы ни старалась…

— То-то вы, тетя Галя, исстарались вся! — послышался из передней злобный голос Надежды.

— Уйми ее! — взвизгнула Галя.

Виктор кинулся в прихожую.

Надя пыталась надеть куртку и все никак не попадала в рукав.

— Ты куда?

— В общежитие, на день рождения.

— А ужин? Подожди, сейчас ужинать будем.

— Обойдусь. Добрые люди покормят.

Виктор сунул ей в карман сто рублей.

— Когда вернешься?

— Поздно.

— К двенадцати возвращайся, ладно? Я волноваться буду.

— Неужели? — откликнулась с лестницы Надя…

Они лежали в постели. Виктор потянулся к жене, нежно погладил спину, уткнулся лицом в волосы.

— Галя, Галчонок, ну повернись! Ну что ты мучаешь меня! Уже неделю… Я же живой человек.

— Я тоже. Живой человек, а не кухонный комбайн, — проговорила Галя в стену.

— Что мне сделать, чтобы ты оттаяла?

— Сам знаешь.

— Но не могу же я ее из дома выгнать! Не могу! Она моя дочь! Ты же знала, что у меня есть дочь, когда замуж шла?

— Я знала, что эта дочь живет в другом городе. И вот на тебе: привозят незнакомого человека, да и не человека, а волчонка, и сажают на шею. Корми, обстирывай, выслушивай гадости!

— Ей тоже тяжело. Она меня к тебе ревнует. Это возраст…

— А у меня что? Нет возраста? Еще лет пять — и смотреть будет не на что. Я для себя пожить хочу и для своей семьи. А она всех нас съест!

— Опять ты про еду…

— Я про все. Вон, уже полночь — и где она? Ей плевать, что ты волнуешься, что мы не спим. Я не могу так жить, это хуже коммуналки. Там хоть какие-то правила общие существуют. А у нас беспредел полный. Она нарочно Павлику заниматься не дает… — она вдруг горько, как девочка, расплакалась. — Ты должен как-то решить все это…

— Я обещаю, обещаю, — покорно проговорил Нережко.

— Нет, ты мне этих слов не повторяй, я их уже слышала, эти твои обещания. Освободи меня от Нади, слышишь! Сними ей комнату.

— На какие?..

— Мне плевать, на какие!.. Заработай, если ты мужчина! Или мы с Павликом уйдем к моей маме.

— Нет, не надо! Я что-нибудь придумаю! Только не уходи, Галя. Я без тебя жить не смогу, правда.

Галя молчала. Виктор встал, подошел к окну, закурил в открытую форточку.

Действительно, нужно что-то делать! Он, по вечной русской привычке, все же надеялся, что ситуация рассосется как-нибудь сама собой. Галя потихоньку привыкнет к падчерице. Надя оттает, не будет смотреть волчонком на собственного отца и его новую семью. Хотелось, чтобы все жили вместе, в любви и дружбе. Но это, видно, из области фантастики. И если уж выбирать, он выбирает Галю. Без Гали жизнь теряет смысл. Короче, Надю нужно отселить. Она сама поймет, что так лучше. И бывшая жена будет дочери деньги высылать. А то действительно посадила на шею и смоталась. Иначе все это добром не кончится.