Верь в мою ложь - Элизабет Джордж Страница 16

Родни Аронсон прорывался к своему теперешнему положению редактора «Сорс» с помощью всяких средств — и честных, и грязных, и одним из приличных методов был подбор команды. Родни Аронсон в итоге очутился там, где он страстно желал очутиться, то есть во внушительном, хотя и несколько хаотичном кабинете, где он обладал абсолютной властью; но это не значило, что у него теперь не осталось поводов для недовольства. Он ненавидел высокомерие. Он ненавидел лицемерие. Он ненавидел глупость. Но больше всего он ненавидел некомпетентность, непрофессионализм.

Сделать хорошую статью, наверное, не так трудно, как создать новую ракету. Но это не значило, что можно добыть её ниоткуда; необходимо было прежде всего найти источник. Хорошая статья требовала трёх вещей: исследования, крепких ног и огромного упорства. Поиск источника требовал желания совать нос в чужие дела, а при необходимости и раздавить человека. И если этот последний пункт взывал к самой низменной стороне репортёрской натуры, то что с того? Конечным продуктом становилась статья, и если она была достаточно сильна, с должным количеством сенсационных моментов, результатом становились высокие продажи. Высокие продажи превращались в усиленный поток рекламных объявлений, что выражалось в растущем годовом доходе, что преобразовывалось в экстатический восторг владельца «Сорс», Питера Огилви. А Огилви следовало ублажать любой ценой — в смысле, кормить хорошими новостями в виде растущих прибылей. А кому эти прибыли стоили головы или репутации, никого не интересовало.

Но статья о мнимом освобождении Николаса Файрклога из плена наркотиков была просто катастрофически скучна. Её можно было бы использовать где-нибудь в операционной вместо анестезии, настолько она усыпляла. Однако теперь уже всё выглядело немного иначе. Теперь, когда Родни имел возможность увернуться от оплаты поездки Зеда Бенджамина в Камбрию ради развития сюжета, не имело значения то, во что обошлась репортёру его работа.

Вот только эта мысль привела к другой: Родни Аронсон принялся размышлять о журналистской глупости. Родни просто не мог понять, как этот идиот Бенджамин умудрился во второй раз пропустить всё интересное, хотя главные факты прямо-таки воняли прямо у него под носом. Ещё пять дней блужданий по Камбрии привели только к ещё более пространным и скучным панегирикам, воспевавшим Николаса Файрклога, твердившим о его наркотическом прошлом, и новом настоящем, и о его, несомненно, священном будущем. И больше в статье ничего не было, так что, видит бог, постоянных читателей «Сорс» она только разозлит. Это был ноль, ничто, полное ничтожество.

Получив от тупоголового Бенджамина новую статью, в которой не нашлось ничего нового, Родни понял, что должен немедленно выкинуть этого типа за порог. И сам себе не сумел объяснить, почему до сих пор этого не сделал, так что подумал даже, что, похоже, становится чересчур мягок. Но потом ему позвонил один из его информаторов, сообщил нечто весьма аппетитное, и Родни решил, что пока можно и не выгонять Бенджамина.

То, что он узнал от информатора, содержало в себе нечто поучительное, а поскольку Родни Аронсон любил моменты назиданий почти так же сильно, как любил всё, в чём содержится какао, он тут же послал за рыжим гигантом, а в ожидании его наслаждался конфеткой «Кит-Кат», запивая её эспрессо из своей личной кофеварки — последняя была даром от Бетси Баттербол, кое-чьей супруги, умевшей благодарить за помощь разными способами. То, что большинство этих благодарностей были в том или ином смысле гастрономическими, Аронсона не беспокоило. Всё могло пригодиться.

Родни покончил с «Кит-Кат» и уже готовил себе вторую чашку кофе, когда в его кабинет ввалился Зед Бенджамин. «Чёрт бы его побрал, он так и не снял свою шапочку», — со вздохом подумал Родни. Он почти не сомневался в том, что этот простофиля и во вторую свою поездку бродил по Камбрии в ермолке, благополучно отталкивая от себя людей. Родни удручённо покачал головой. Всё то недомыслие, которое ему приходилось наблюдать, пребывая на посту редактора «Сорс», иной раз искренне его восхищало. И он решил больше не напоминать Бенджамину о головном уборе. Родни уже высказался однажды, и если Бенджамин не принял его совета, тут уж ничего не поделаешь, остаётся только позволить глупцу тонуть под тяжестью его собственных бессмысленных склонностей. Или он научится делу, или нет. Хотя Родни знал, какой из вариантов более правдоподобен. Конец истории.

— Закрой дверь, — сказал он репортёру. — Сядь. Подожди секунду. — Он восхищённо посмотрел на кремовую пенку напитка и выключил агрегат, потом перенёс чашку на стол и уселся. — Смерть возбуждает. Я полагал, что ты уже и сам должен был это выяснить, но, похоже, ты не сумел. Должен тебе сказать, Зедекия, что эта работа, скорее всего, не для тебя.

Зед посмотрел на него. Потом — на стену. Потом — на пол. И наконец сказал:

— Смерть возбуждает…

И произнёс он это так медленно, что Родни подумал, не утекли ли мозги этого парня сквозь подошвы его обуви, потому что по какой-то причине он надел не респектабельные ботинки, а очень странного вида сандалии, у которых подошвы держались на полосках кожи, а к ним добавил полосатые носки, как будто связанные вручную из разных остатков пряжи.