Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова Страница 16

– Я не знаю, – пробормотала она. – я ничего не знаю. Этотетина квартира, а не моя.

– Сколько лет вы жили вместе с тетей?

– Пятнадцать.

– Всею ничего, – подытожил Архипов. – И не знаете, есть ли вквартире ценности?

– Не знаю, – ожесточенно сказала она. – Конечно, что-тоесть. Например, старинная посуда. Хрусталь. Картины.

– Репина Ильи Ефимовича?

– Почему… Репина?

– А чьи?

– Тетиного мужа.

– Это не в счет, – заявил Архипов, – тетиного мужа красть нестоит. Стоит красть как раз Илью Ефимовича. Или у мужа была фамилия Малевич, ане Тюрин?

– У мужа была фамилия Огус. Тюрина только я.

– Конечно, не так красиво, как Огус, но тоже вполне ничего,– оценил Архипов. – Рассказывайте, Маша.

Она обняла чашку ладонями и сильно сгорбилась. Ладони былидлинные и узкие, кожа шершавой и грубой даже на вид.

“Не стану смотреть, – мрачно повторил себе Архипов. – Нестану. Ни за что”.

– Начинайте с родственников, которых у вас как будто нет, ана самом деле великое множество. В городе Сенеже.

– Мне было девять лет, когда тетя взяла меня к себе. Я непомню никаких родственников.

– Маша!

Она упрямо посмотрела на Архипова.

– Я не хочу никаких родственников, – повторила она с тихимупорством. – У меня была тетя. Больше никого.

– Тетя – сестра вашего отца?

Она снова взялась мешать ложкой в чашке. Архипов следил заложкой – чтобы не смотреть на нее.

– Лизавета Григорьевна – первая жена моего отца.

Архипов присвистнул.

– Что вы свистите, а сами ничего не знаете! – в сердцахвоскликнула Маша Тюрина и перестала водить ложкой в чашке.

– Я потому и спрашиваю, что не знаю!

– Да зачем вам это?!

“Да, – подумал Архипов, – действительно, зачем? Затем, что яблагородный Робин Гуд и всегда выполняю свои обещания, или затем, что она мне…что я ее…”

Ерунда какая-то.

– Сегодня всю ночь, – сказал Архипов сварливо, – я занималсявашими делами. Вашей квартирой, вашей дверью, вашим братом. Мне хотелось быполучить… компенсацию.

– Какую компенсацию? – перепугалась Маша. Интересно, что онаподумала?!

– Удовлетворите мое любопытство, – предложил Архипов, – и яот вас отстану. Расскажите мне, только без вранья, что такое с вами происходит,о чем таком страшном вы говорили по телефону, что за история с бывшей женойотца и прочими родственниками.

– Лизавета Григорьевна – первая жена моего отца, – быстросказала Маша. – Потом они разошлись, и он женился на моей матери. Моя матьсбежала, когда мне было семь. Отец женился на матери Макса, а потом умер, попалпод поезд. На похороны приехала тетя, то есть его первая жена, и забрала меня вМоскву.

– Зачем?

– Я никому не была нужна, – отчеканила Маша, – лишний рот. Кудаодинокой женщине с двумя детьми! Макс был маленький совсем, годик или околотого. Я помню, что он был толстый и все время хохотал. Хватал себя за пятку ихохотал.

“Толстый, – подумал Архипов. – Толстый и хохотал”.

– Галя хотела, чтобы меня забрали в детдом. Я хорошо этопомню. Только я больше всего на свете боялась детдома. Он у нас рядом, я частовидела… детдомовских. Знаете, если в городе что-то стрясалось, первым деломговорили: это небось детдомовские.

– Галя – это…?

– Галя – это мать Макса. Третья жена отца. От детдома меняспасла тетя. Просто взяла и увезла. И привезла в Москву. Я… каждую ночьбоялась, что меня заберут обратно! Я до сих пор просыпаюсь от малейшего шороха,мне кажется, что это идут за мной.

– У вас расстроены нервы, – неторопливо произнес Архипов.

– Вас никогда не пытались сбыть с рук? – язвительно спросилаона. – Вы хоть раз в жизни шли домой, зная, что в любую минуту вас могутвыставить? Что ужинать не дадут? И не потому, что все вокруг… чудовища, апотому, что никому не важно, поела я или нет, где я была, жива ли я?!

– Прошло пятнадцать лет. Пятнадцать – я ничего не путаю?

– Не путаете. Пятнадцать.

– Лизавета Григорьевна обожала вас, – заявил Архиповнеизвестно зачем. Утешить хотел, что ли? – Обожала. Она три часа просидела уменя и заставила написать обещание, что я вас не оставлю.

Тут Маша Тюрина вдруг улыбнулась.

– Да, – сказала она с гордостью, – она такая. Если ужпривяжется, то берегись. Не отстанет.

– Она вас удочерила?

– Да. Но мамой велела не называть, хотя мне очень хотелось.У всех были мамы, а у меня нет. В школе я всем говорила, что она моя мама. Адома я звала ее тетей. Она говорила, что где-то есть моя настоящая мать и мы неимеем права об этом забывать, и все такое.

– Вы ничего о матери не знаете?

– Нет, – резко ответила Маша, – и не желаю знать! Онабросила меня, а я, видите ли, “должна и не имею права”! Господи, тетя былатакой идеалисткой!

– Почему ваша мать ушла?

– Потому что у нее случился роман, – объяснила она сосветлой ненавидящей улыбкой. – Я это прекрасно помню. В Сенеже квартировалкакой-то авиационный полк. “Летчики, пилоты, бомбы, пулеметы”, все как следует.За матерью кто-то стал ухаживать, потом его перевели, и она уехала за ним. Все.

– И с тех пор вы не виделись?

– Нет. Мне наплевать на нее.

Хорошо, если так. Только не наплевать тебе, дорогая МашаТюрина. У тебя вон даже ручки трясутся, когда ты про нее говоришь.

– А ваш брат?

– Что?

Она отхлебнула кофе и опять обхватила ладошками чашку.

– Откуда он взялся? У него был ваш адрес? Или вы с нимобщаетесь?

– Адрес, конечно, был. – Она слегка удивилась. – Тетяникогда не скрывала, где мы живем, и никуда не переезжала. Она привезла меняименно в эту квартиру, и мы в ней жили… все это время. Когда она меня забрала,адрес Гале оставила. А Макса я не видела с тех пор, как он… сосал пятку. Я еготогда любила. И он меня любил. Я с ним гуляла. Приду из школы, соберу его, вколяску – и гулять. Там, знаете, везде булыжник. Мы едем, колеса по булыжнику стучат,листья падают. Осень, что ли, была? Возле хлебозавода в палатке нам давалирогалик, один на двоих. Там такая добрая тетка торговала, она нас знала.Помните, были рогалики по пять копеек?