Что упало, то пропало - Сабин Дюран Страница 16

– Уходите, – крикнула я ей, застегивая молнию на куртке.

Она подождала, пока можно будет перебежать через дорогу между машинами.

– Она все еще у вас?

– Это одно из условий ее освобождения под залог.

– Знаете, она должна мне кучу денег. Я же покупала для нее все эти растения, расплачивалась за них со своего счета. А она мне так и не вернула деньги.

– Ну, сейчас она не в том положении, чтобы с вами рассчитаться.

– Я хочу ее увидеть, посмотреть ей в глаза, понять, можно ли по ее лицу сказать, что она это сделала.

– Вы же не знаете, виновна ли она.

– Он не был идеальным. Никто из нас не идеален. Он допустил несколько ошибок. Но в тот вечер, когда он умер, он сказал мне… Ох, это не имеет значения.

Она расплакалась.

– Вы разговаривали с ним в тот вечер, когда он умер?

– Я подвозила Макса. – Далила нетерпеливо вытерла глаза. – Полиция уже знает. Не нужно на меня смотреть с таким удивлением.

Возможно, говоря все это, она вспоминала историю своих взаимоотношений с Эйлсой и пыталась найти в них оправдание. Она использовала случившуюся трагедию как возможность выплеснуть все обиды, затаенные на подругу.

– Проблема Эйлсы в том, что она никогда не могла признать, что дела складываются плохо, что что-то идет не так. Все должно было быть хорошо и прекрасно – молочный коктейль и сахарная вата.

– Ко мне она всегда относилась хорошо, – заметила я.

Далила уже ступила на проезжую часть, чтобы вернуться на другую сторону, но прошипела через плечо:

– Вы ее не знаете.

Я не ожидала увидеть Эйлсу так скоро после того вечера, когда мне пришлось сидеть с детьми. Я понимала, что ее заверения в дружбе сильно на меня повлияли, но не ожидала, что она действительно придаст им значение. Но уже на следующее утро она прошла по дорожке, ведущей к моему крыльцу, и оказалась у входной двери с букетом тюльпанов в руке. Мне давно не дарили цветов – даже когда наши отношения с Адрианом Кертисом были в самом разгаре, букетов он не приносил. Я была так тронута, что с трудом сдерживала эмоции.

Мимо с лязгом и грохотом проехал грузовик, за ним – автобус.

– Я чувствую себя виноватой, – сказала Эйлса, протягивая мне цветы. – Проторчали вчера у нас весь вечер, и Максу вы так помогаете. – Она подошла на шаг поближе. – Я знаю, что вы не возьмете деньги, но я хочу что-то сделать. Вы здесь одна. Но вот я. Я с радостью помогу вам разобраться со всем этим. – Она неопределенно махнула на вещи, лежавшие у меня на крыльце. – А пока могу ли я уговорить вас покинуть берлогу и съездить перекусить?

– Что, прямо сейчас?

– Не будем терять времени.

Это была жалость? Если так, то Эйлса ее умело скрывала. Взволнованная, с глупой улыбкой и румянцем на щеках, я согласилась. Оставила ее на пороге, а сама быстро собралась: освободила место в мойке и наполнила ее водой, чтобы пристроить туда цветы, потом разгребла завал с вещами и нашла сумочку, сняла серебристо-серый свитер с круглым вырезом из Uniqlo, который нашла в пакете с вещами Эйлсы, и переоделась в нарядную розовую блузку.

Она предложила кафе в Бэлхеме, и мы отправились туда на ее «фиате». Она припарковалась позади супермаркета Sainsbury’s, заперла машину, нажав на ключ-брелок, – и та удовлетворенно пискнула. Пока мы шли по парковке, я почувствовала прилив любопытства и возбуждения, трепет от мысли о новых возможностях. Вроде только что я была лексикографом, сидящим за письменным столом и объясняющим значения слова angry (гневный, сердитый). А в следующую минуту я оказалась «дамой, которая завтракает в кафе». Худая блондинка, засовывшая пакеты с покупками в багажник небольшого автомобильчика, поздоровалась с Эйлсой, а отъезжая, нажала на клаксон и помахала рукой из окна. Я сказала Эйлсе, что ощущаю себя так, «будто отправилась на прогулку с Меган Маркл». Эйлса рассмеялась.

– Это все просто знакомые, не друзья. В любом случае мы можем столкнуться и с кем-то из ваших приятелей.

Уверена, она уже должна была понять, что у меня плохо с «приятелями». Она просто вела себя мило и вежливо. Но это не имело значения. «Она одна из тех женщин, на которых обращают внимание», – сказала я себе, купаясь в исходившем от Эйлсы тепле и радуясь, что она приняла меня в свою компанию.

Кафе, куда мы приехали, открылось недавно, стены – из голых кирпичей, освещение – промышленные лампы. Искусственные цветы свисали из корзин на потолке. Посетителей оказалось много, включая детей, которые в это время явно должны быть в школе. Когда мы только вошли, возникла небольшая заминка – потребовалось найти место для моей сумки-тележки. Не знаю, зачем я ее взяла с собой, это было глупо. Наконец мы уселись за столик у окна в дальнем конце зала. Эйлса заказала huevos rancheros^[22], а я, в некотором смятении, решила взять то же самое. Когда заказ принесли, это оказалась смесь из яиц, фасоли и колбасы чоризо. Эйлса с жадностью набросилась на еду. (Вскоре мне предстояло узнать, что она или ест очень много, или вообще не ест. Средних вариантов для нее не существовало.)

Вначале мы говорили про Макса. Эйлса сказала, что Тома очень интересует, как у него идут дела и наблюдается ли прогресс. (Неужели он велел ей пригласить меня в кафе именно для этого? Надеюсь, что нет.) Я в подробностях описала ей свои наблюдения: Макс был очень умен, изобретателен и проницателен, но его прогресс замедлялся буквальным подходом к языку. Когда учительница недавно велела классу «отправиться на пляж» – мысленно, конечно, – он был парализован от замешательства. Эйлса кивнула, не сводя с меня глаз, взгляд оставался спокойным.

– А всего-то надо было пояснить ему, что речь идет о воображаемом пляже, – продолжала говорить я. – Он гораздо лучше сосредотачивается, когда понимает, что именно от него хотят. Если не понимает, то приходит в отчаяние и отвлекается. Я собираюсь снова и снова повторять вопросы, которые ему будут задавать, и обучать его техникам их сокращения для лучшего понимания.

– Он говорит, что вы обсуждаете с ним футбол и World of Warcraft, – сообщила Эйлса. – Это так мило с вашей стороны. Вы тратите столько сил.

– Я рада помочь, – ответила я.

– Тому невыносимо видеть, что у Макса не идут дела в школе. Его на самом деле воспитывали в строгости и с сильным упором на учебу. Отец работал судьей, и на сына возлагал большие надежды. Том учился в частных школах-интернатах, потом в Кембридже. И обязательно требовалось изучать право. Успех – так Том привлекал внимание отца. На самом деле у него дерьмовые родители. Знаете, они даже не приходили на матчи, пока он не стал играть в первом составе. А для него это было очень важно. Они пришли на его игру, когда он, наконец, попал в основной состав, но его заменили, и они сразу ушли. Можете представить? Так что Том связывает успех с любовью. Ему кажется, что Макс даже не прилагает усилий, и для Тома это личное оскорбление. Он кричит на него, Макс спорит, в общем, все ужасно. И неправильно.