От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд Страница 16

- Не беспокойся, это ему на один зубок.

И они разъехались кто куда: молодые в американский университет, пожилые на курорт - а граф Грей остался со мной. Он поскучал три дня - у него было скверное настроение, он с мрачным видом ходил по квартире и рычал на мух, а потом привык к моему эксклюзивному обществу. Как я и подозревала, подстилка оказалась предметом чисто декоративным и была привезена в мой дом в основном для отвода глаз. Первые несколько вечеров мы с Гришей крупно ссорились - он упорно желал спать в моей постели, а я ему не менее настойчиво объясняла, что мне под боком не нужен никакой кавалер: ни Витя, ни даже он, Гриша. Потом мы с ним договорились, и он выбрал себе в качестве спального места ту самую софу, которая оказалась пещерой Аладдина. Не прошло и недели, как мне показалось, что я не смогу жить без этого взбалмошного, хитрющего и при этом обворожительного пса.

5

Я долго - никак не меньше четверти часа - размышляла над словами Вахтанга, которые он произнес при нашем последнем разговоре: я всегда добиваюсь, чего хочу, а хочу я обычно знать как можно больше. Не думаю, что он был во всем прав, но в чем-то попал в точку. В Москве мне было интересно; я училась жить одна и притом на гроши. Я знакомилась с доселе незнакомыми мне людьми, с жизнью стрессового стационара, с новыми пациентами - и была чуть ли не постоянно так счастлива, как ни разу за последние несколько лет.

Главное - я ощущала себя свободной. Я снова была сама собой. Я просто летала над землей. Мне никто не был нужен - я имею в виду, что мне не нужен был мужчина, я хотела отдохнуть от Вити. Хотя поклонники мне для хорошего самочувствия, естественно, были необходимы - и лучше Эрика кавалера придумать было трудно. Когда мы с ним куда-нибудь заходили - а ходили мы с ним в основном по театрам, я по ним соскучилась: ни Виктора, ни его друзей вытащить в подобные заведения было невозможно - все женщины дружно ахали от восхищения. Я помню, как в Олимпийской деревне на концерте моих любимых бардов Гоши и Леши (Васильева и Иващенко) молоденькая девушка в шортиках, по виду студентка, отвернулась от своего спутника и целое отделение сидела с открытым ртом, уставясь на Эрика. Детектив, очевидно, привык к такой реакции со стороны женского пола и не обращал на нее внимания. Меня же это страшно забавляло; как-то на спектакле по Достоевскому в самый трагический момент я чуть не задохнулась от смеха, заметив, с каким восторгом пожилая дама в старомодном вечернем платье с хвостом-шлейфом смотрит не на сцену, а на моего несравненного приятеля. Мы с ним действительно оставались просто приятелями - когда однажды, провожая меня домой под дождем, Эрик вымок до нитки и я вынуждена была пригласить его подсушиться и обогреться, он попробовал было пустить в ход свои чары, я быстро его осадила. Возможно, помогли мои объяснения, что я еще не отошла от неудачного брака и не хочу торопиться. А может быть, он не отступился бы от меня так легко и просто, если бы не Гришка: мой пес явно не оценил Эриковой красоты и галантности. Скорее всего, он просто почуял в нем соперника; он рычал на него, обнажая в зловещей ухмылке все свои белоснежные акульи зубы. По-моему, детектив его боялся; он говорил с Греем заискивающим тоном, а пес всем своим мощным телом оттеснял его от меня. Мы так и пили чай: на одном конце стола мы с Гришей, на противоположном - Эрик с оскорбленным видом.

Мне оставалось только вздыхать: я так надеялась, что спихну вечернюю прогулку под дождем на гостя, но они с псом явно не годились в одну упряжку, и выводить Гришку в конце концов пришлось мне.

Тем не менее несмотря на присутствие грозного зверя, мы с Эриком умудрились составить план действий. Мы договорились, что я буду рыться в архивах больницы и под предлогом сбора материалов для диссертации постараюсь поднять если не все, то хотя бы самые интересные истории болезни, написанные рукой моей сестры - ну, например, того Кирилла с птичьей фамилией (к сожалению, к числу достоинств моего двоюродного брата не относится такая память, как у меня. Но птичья фамилия - то ли Воробьев, то ли Чайкин - это уже что-то). Эрик же будет искать адреса и телефоны нужных мне людей - тех, кто мог бы что-то рассказать об Але. Собственно говоря, это для меня мог бы сделать любой владелец современного компьютера и украденного с Петровки компакт диска с данными о москвичах, но Эрик постарался втолковать мне, что не все так просто. Кто-то умер, кто-то уехал, кто-то поменял фамилию, а половина столичных жителей, даже имеющих московскую прописку, живет совсем не там, где прописаны. Может быть, он был прав, а может, просто набивал себе цену - мне это было неважно, меня интересовал лишь результат.

Лето близилось к концу; надо было торопиться, чтобы успеть воспользоваться для поисков отпускным периодом, когда в стрессовом стационаре было мало начальства и так же немного больных. Летом люди почему-то не впадают в кризисы - то ли погода этому не благоприятствует, то ли дел у них полно на своих фазендах, то ли в жару кипит кровь, бурлят страсти и просто не до депрессий. Так что работы у меня было пока немного; вот когда закончится летний сезон и вместе с ним - курортные романы, когда наступит осенняя хмурость и серое тусклое небо будет давить на горожан всей своей тяжестью - вот тогда-то стрессовое отделение будет заполнено до отказа, до последней койки.

Так что я не должна была терять ни минуты, пока еще время крушения надежд и разводов не наступило.

У меня не было тяжелых больных, таких, из-за которых приходится задерживаться на работе, а потом весь вечер звонить дежурной медсестре: пойди еще раз проверь, как он там? В стационаре, как и всегда в последнее время, лежало много беженок. Эти в основном еще довольно молодые, но уже полуседые женщины с застывшим на лице трагическим выражением выводили меня из себя. Нельзя сказать, что их, потерявших в лучшем случае все свое достояние, в худшем - еще и родных, было не жалко. Я их жалела. Но я никак не могла понять, почему их всех, выходцев из провинции, так тянуло в Москву, где они, по-настоящему бедные и неприспособленные, никак не могли рассчитывать на устройство нового дома. В Москве легко заработать себе на хлеб - если, конечно, ты умеешь крутиться и не боишься работы. Но они крутиться как раз не умели, а нынешнее прозябание казалось им крайне унизительным; они почему-то считали, что государство обязано им помочь. Они часами могли говорить о своих бедах, но эти рассказы не давали им избавления, а, напротив, растравляли незаживающие раны. В общем, законченные продукты совковой системы - и потому несчастные. Именно для таких я повесила бы на стене бессмертный лозунг - «Дело спасения утопающих - дело рук самих утопающих».

Мне передали по наследству Раю, женщину смешанных кровей, беженку из Сухуми. Уехав из родного города, она некоторое время жила у родственников в Тбилиси, но ей там тоже пришлось несладко - как, впрочем, тысячам и тысячам коренных тбилисцев. В поисках лучшей доли она приехала в Москву, остановилась у друзей покойного мужа, впала в глубочайшую депрессию и попала к нам в стационар.

Я была у нее уже третьим лечащим врачом - она лежала в постели, почти не вставая, третий месяц. Она не желала приходить в себя и думать о будущем.

Нет, она хотела, чтобы ей вернули прошлое: ее домик на окраине Сухуми (как раз там, где недавно проходила линия фронта), ее мандариновый сад, где проводили каникулы племянники чуть ли не со всех концов СССР, ее школу, где она преподавала в младших классах. Я увеличила ей дозу антидепрессантов и громко, так, чтобы она слышала, поговорила с сестрой Ирочкой у двери ее палаты: жаль Раю - если до конца недели не встанет, то придется переводить ее в настоящую психушку, ей тут не место. И чудо свершилось: Рая наконец начала вставать!