Яд персидской сирени - Инна Бачинская Страница 15

— Все-таки едешь, Олежка. — Митрич, похожий на пожилого моржа, печально смотрел на Монаха. — Может, передумаешь? Как же мы без тебя?

— Я вернусь, Митрич, не переживай. А может со мной, ребята? Леша собирался, помнишь, Леша?

Добродеев протяжно вздохнул:

— Собирался. Но как-то так получается, то одно, то другое…

— …то третье! Забурели вы, ребята, отяжелели, потеряли форму, давно уже не рысаки. А зря.

— В Ладанке видели летающую тарелку, — забросил удочку Митрич. — Я читал. Это правда? Леша?

— Раз Леша написал, значит, правда, — сказал Монах, ухмыльнувшись.

Добродеев кивнул. Он считался спецом по летающим тарелкам и неоднократно давал о них обширные материалы в «Вечерней лошади», газетке шустрой, всеядной и падкой на сенсации.

— Правда, Митрич. Она появляется там регулярно, каждый четверг в девять вечера. Зависает на полторы минуты и исчезает. Ладанка — вообще странноватое место, там когда-то нашли стоянку первобытного человека.

— А что говорят археологи? — спросил Митрич.

— О чем? О тарелках или о первобытном человеке? — уточнил Монах.

— Ну-у… — протянул Митрич, не определившись.

— Понимаешь, Митрич, тут такое дело… — начал задумчиво Добродеев. — Археологи пытались там копать, но всякий раз это плохо кончалось. То смертью руководителя, то падением в колодец — там полно древних колодцев, — то психическими расстройствами. Лично я считаю, что там где-то база, в смысле, база тарелок, их аэродром, и включена защита, причем с доисторических времен. Говорят, там пропадают люди. Раньше ездили экспедиции, сейчас уже нет.

— Боятся? — догадался Митрич.

— Денег нет, — заметил Монах.

— Вы же понимаете, что всегда найдется отчаянный, которому море по колено. Согласен, банально нет денег, но не только. Иногда собираются черные археологи, стоят лагерем, копают. Я знаю одного, был там, выдержал неделю. Так он рассказывает, что по ночам такой ужас охватывает, что только водкой и спасались — сидели в палатке, пили и тряслись от ужаса. Сбежал. Говорит, ну его на фиг. Это древнее сакральное место, говорит, там до сих пор бродят…

— Кто? — ахнул впечатлительный Митрич.

— Черт его знает кто. Непонятно. Тени. Бродят, трещат кустами, голоса слышны, на валунах руны проступают перед рассветом, а на восходе солнца исчезают.

— Так ничего ценного и не нашли?

— Врут, что не нашли, кто ж тебе признается. Нашли только каменных баб две штуки, тысяч по пять лет, весом в три тонны. Каждая.

— Каменных баб? — поразился Митрич. — Куда же они их дели?

— Никуда не дели, оставили, их же невозможно вывезти. Во-первых, тяжесть страшная, во-вторых, рельеф играет, то вверх, то вниз, если погрузить в кузов, она машину перевернет. А потом, ну вывезешь ты их, а куда потом девать? Продать невозможно, дома поставить страшно, энергетика у них нехорошая. Да и потолок рухнет. Лично я думаю, тут замешаны пришельцы. Надо же им где-то жить, готовить еду, писать отчеты — вот и выбрали Ладанку и поставили защиту. Там и жители странноватые, если честно. Слова не вытянешь, помню, пытался я одного разговорить, а он молчит, только смотрит, а в глазах что-то такое… странное! Чувствуется, знает что-то, но скорее умрет, чем скажет. И видит тебя насквозь. Спрашиваю: летают тарелки? А он молчит. Я иногда думаю, что жители Ладанки и есть пришельцы, только маскируются. Или потомки пришельцев.

— Вряд ли, — сказал Монах. — А то, что смотрел странно, так неудивительно, я бы тоже смотрел странно, если бы меня спросили про тарелки. Он, может, тоже думал, что ты странный.

— Ты не веришь в летающие тарелки? — поразился Добродеев. — Ты же волхв!

— Верю, не верю! Вопрос некорректен, Леша. Это же не религия. Вопрос должен формулироваться иначе, а именно: «Возможны ли летающие тарелки в принципе и что ты как ученый об этом думаешь».

— Ну и?..

— В принципе возможны. Кроме того, уж очень многие их видели. Причем с незапамятных времен. Летописи, эпосы, то-се. Самолеты возможны, значит, возможны и тарелки. В принципе. Правда, это не космические корабли, как ты думаешь.

— А что?

Монах молчал, смотрел загадочно, пропускал через пятерню бороду.

— То есть, ты хочешь сказать, что их запускают с Земли? — уточнил Добродеев. — И нет никаких инопланетян?

— То, что их нет внутри тарелок, однозначно. Как и то, что тарелки из космоса.

— Как это нет? — удивился Митрич. — Если есть тарелки, то есть и пришельцы! Кто-то же ими управляет.

— Кто-то же ими управляет, — повторил Монах, смакуя. — А как по-вашему, ребята, что они здесь у нас делают? Летают, появляются в разных местах, носятся туда-сюда… с какого такого перепугу?

— Разведчики, — сказал Добродеев веско.

— Они и людей умыкают, — добавил Митрич. — Вон Леша писал…

— Зачем?

— Изучают. Хотят переселиться к нам. Опыты всякие делают.

— Ага, составляют карты военных баз и изучают анатомию, — фыркнул Монах.

— А что, по-твоему, они тут делают? — спросил Митрич.

— А что они, по-вашему, тут делают? — в тон ему ответил Монах. — Представьте себе: тысячи лет летают внеземные аппараты, умыкают людей, высматривают, изучают. Тысячи лет! С их технологиями достаточно десяти лет, чтобы изучить самые закрытые места планеты сверху донизу плюс дно океана и недра, а уж изучить человека и всякую тварь со всеми потрохами за глаза хватит двух-трех лет. А они летают как ненормальные уже тысячи лет и никак не могут переселиться. В результате даже у идиота возникает научный вопрос: какого хрена?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Добродеев. — Ты же сам сказал, что они существуют.

— Существуют. Сказал. И что?

— И что? — недоуменно повторил Митрич.

— Подумайте своей головой, ребята — Монах постукал себя костяшками пальцев по лбу. — Летают и летают, уже все изучили, но продолжают летать. И так без конца-краю. Летают и летают. Ну?

Добродеев и Митрич переглянулись.

— Никак? — спросил Монах. — Ладно, зайдем с другого боку. Представьте себе патефон и пластинку, представили? Пластинка крутится, музыка играет. Вдруг заело, иголка елозит по одной и той борозде, фраза повторяется, и повторяется, и повторяется… и так всю дорогу. Представили?

— А при чем здесь тарелки? — удивился Митрич. — У меня есть патефон, на чердаке, жалко выбросить. Семейная реликвия.