Самолет без нее - Мишель Бюсси Страница 15

2 октября 1998 г., 9.35.

Марк проглотил остатки круассана. На часы он больше не смотрел: что толку, если стрелки замерли как приклеенные. Не смотрел на хорошенькую студентку с ярко-синими глазами, сидевшую напротив. Не смотрел на Мариам, вид которой действовал ему на нервы. В баре «Ленин» стоял гвалт. На площади перед университетом, впрочем, тоже. Вряд ли откровения Гран-Дюка снимут все его сомнения, но все-таки он дочитает их до конца.

Потому что Лили так захотела…

Дневник Кредюля Гран-Дюка.

Две недели спустя, 11 января 1980 года, судебный следователь Ледриан снова собрал совещание рабочей группы. Те же персонажи, то же место, тот же кабинет в здании на авеню Сюффрен, — правда, на сей раз заседание проходило в утренние часы. Эйфелева башня дрожала в промозглом тумане. Прохожие, шагая по залитым лужами тротуарам, не видели собственных ботинок. Змеилась очередь туристов под зонтиками. Поблизости от главной достопримечательности Парижа не было ни одного места, где можно было бы укрыться от дождя, даже простых стеклянных навесов.

Проклятье. И погода собачья.

Судья Ледриан чувствовал, что ему грозят крупные неприятности. Начальство прозрачно намекнуло ему, что симпатии наиболее влиятельных в обществе лиц, бесспорно, на стороне Карвилей.

Судья не был глупым человеком, он правильно расшифровал послание. Но работать он мог только с теми данными, которые имелись в деле. Или они рассчитывают, что он займется фабрикацией фальшивых доказательств?

Доктор Моранж завершил свой отчет рассказом о результатах анализа крови. Он принес с собой фотокопии бумаг, испещренных сложными формулами.

— Итак, резюмирую, — сказал доктор. — У спасенной девочки самая распространенная группа крови, A+, как у более чем сорока процентов французского населения. Из больничных архивов Дьеппа и Стамбула мы узнали, что у Эмили Витраль и Лизы-Розы де Карвиль была та же группа крови. Самая распространенная, то есть A+.

«Естественно», — подумал судья Ледриан.

— А какие-нибудь еще выводы ваши анализы позволяют сделать? — сварливо спросил он.

Моранж терпеливо пустился в объяснения.

— Поймите одно. Анализ крови позволяет исключить вероятное родство, но не подтвердить его. Мы можем утверждать, что родственная связь не исключена только в том случае, если речь идет о наличии мало распространенного резус-фактора или редкого генетического заболевания. Ни того, ни другого у нас не наблюдается. Наука не в силах установить происхождение этого ребенка.

Так и вижу, как при слове «наука» вы презрительно хмурите брови. А как же генетика? Анализ ДНК, тест на установление отцовства и прочее бла-бла-бла? Но не забывайте, что тогда шел 1980 год! Анализы ДНК тогда многим казались научной фантастикой. Первый в мире судебный процесс с привлечением доказательств в виде тестов ДНК состоялся в 1987 году. Так что учитывайте временной фактор. Впрочем, уверяю вас, к вопросу о ДНК мы еще вернемся, — очевидно, что рано или поздно его пришлось бы поднять. Правда, девочка к тому времени успела вырасти, и условия задачи кардинальным образом изменились. А наука… Наука не дает ответов на все вопросы, и вы в этом вскоре убедитесь…

Итак, в 1980 году эксперты, собравшиеся на авеню Сюффрен, делали все, что могли. Доктор Моранж выложил на стол серию фотоснимков.

— Мы обратились к специалистам лаборатории в Медоне. Они разработали компьютерную программу искусственного старения. То есть попытались смоделировать облик ребенка через пять, десять, двадцать лет…

Судья бросил взгляд на снимки и раздраженно произнес:

— Неужели вы думаете, что я стану принимать решение на основе подобного бреда?

В этом он был прав, по меньшей мере частично. На смоделированных фотографиях искусственно состаренная девочка больше походила на Витралей, чем на Карвилей, но сходство было весьма и весьма отдаленным. Адвокаты Карвилей раскритиковали методику в пух и прах. Сегодня, спустя восемнадцать лет, в течение которых я своими глазами наблюдал, как росла и менялась девочка, я могу вам сказать: методика искусственного старения — действительно полная чепуха!

— Остается цвет глаз, — продолжал доктор. — Единственный характерный признак спасенного ребенка. В таком нежном возрасте у детей редко бывают глаза столь интенсивного голубого цвета. С годами они могут потемнеть, но, как бы там ни было, это генетическая особенность…

Слово взял комиссар Вателье:

— По свидетельству деда и бабки Витралей, друзей семьи и медицинского персонала роддома, у маленькой Эмили были светлые глаза, с намеком на голубизну. Такие же светлые, как у ее родителей, родителей родителей, да и вообще у всех Витралей. Напротив, со стороны Карвилей мы имеем темные волосы и карие глаза. Со стороны Бернье — то же самое, я проверял.

Судья Ледриан был на грани нервного срыва. Ситуация складывалась явно не в пользу Карвилей. Сыщик его просто бесил. На улице моросящий дождь перешел в ливень. Самые стойкие из туристов продолжали толпиться у подножия Эйфелевой башни, образовав крышу из зонтов, — словно древнеримские легионеры, построившиеся «черепахой» и готовые штурмовать стены крепости. Судья поднялся и включил в комнате свет. Шарф соскользнул с правого плеча, но он его не поправил.