Шпион судьбу не выбирает - Игорь Атаманенко Страница 15

— Так что же мы будем делать с «Самураем», Юрий Владимирович?

Задавая вопрос, генерал имел в виду возможные санкции в отношении агента за дебош в баре.

— Что будем делать? Завидовать будем! Мы ведь с тобой, Леонтий Алексеевич, ни президенту США, ни директору ЦРУ голову раскроить не можем. А жаль! — с усмешкой ответил Андропов. — А если говорить серьезно, то ты у нас, Леонтий Алексеевич — один из самых опытных агентуристов и отменный психолог. Ты всегда был настоящим ловцом человеческих душ. В расставленные тобой силки залетали птицы и более высокого полета, чем Иосихису Курусу… Он в сравнении с ними — серый воробушек. Словом, японец у тебя на связи, вот ты и решай сам, что с ним делать! Помнится, перед вербовкой ты заверял меня, что он — кладезь оперативно значимой информации, относящейся к компетенции Второго главка, не так ли? Вот и посмотрим, что он за кладезь, когда он отработает «Сётику»!

«Не удержался-таки старик от издевки! Не смог отказать себе в удовольствии… А так хорошо начал: и «отменный психолог», и «ловец душ»… Что ж, и на том спасибо, Юрий Владимирович. Я в долгу не останусь!»

— Вы, Юрий Владимирович, как всегда, на гребне волны…

— Верно! Потому что именно Я поднимаю эту волну! — немедленно отреагировал Андропов.

И Карпов, и Андропов остались довольны друг другом.

Генерал — потому, что сумел настоять на своем, отсрочив решение «песочной проблемы», а заодно и разработку сына генсека.

Председатель — потому, что, как ему казалось, расширил круг своей личной агентуры в руководстве центрального аппарата КГБ, «завербовав» еще одного единомышленника. Скоро, очень скоро такие генералы могут понадобиться в решающей схватке за главенство в партии и в государстве…

Уже взявшись за ручку двери, Карпов обернулся.

— Прошу прощения, Юрий Владимирович, — генерал не мог упустить такой шанс, — в Центральном аппарате циркулируют диаметрально противоположные версии о самоубийстве вашего первого зама, Семена Цвигуна…

Андропов, будто только и ждал этого, живо предложил:

— Поговори на эту тему с моим бывшим начальником канцелярии, да-да, с начальником Первого главка (внешняя разведка), с Владимиром Александровичем Крючковым, он сейчас дожидается в приемной…

Крючков охотно изложил свою точку зрения на обстоятельства, которые привели к смерти Семена Цвигуна.

Во время плановой диспансеризации руководящего состава КГБ врачи обнаружили у Цвигуна злокачественную опухоль в правом легком. На его удачу, она была еще операбельной. Ведущий хирург сановных клиник Марк Перельман провел блестящую операцию, удалив пораженную раком часть больного органа. Казалось, все обошлось, как вдруг по прошествии нескольких лет Цвигуна начали мучить кошмарные головные боли, у него стала развиваться глубочайшая парамнезия, иногда он терял ориентацию во времени и пространстве. Все чаще он оказывался прикованным к постели в специализированных кремлевских клиниках. Каждый раз по выходе из лазарета Цвигун устремлялся на Лубянку в свой кабинет. Однако там он запирался и ничего не делал, пребывая в глубочайшей депрессии. Болезненное состояние усугублялось тем, что некогда лощенный и самодовольный генерал, окруженный свитой подхалимов, вдруг оказался в полном одиночестве: никто не хотел признавать в нем еще недавно могущественного свояка генерального секретаря…

— За две недели до его кончины, — невозмутимо продолжал «оруженосец», — у меня был с ним короткий разговор по телефону, по ходу которого этот конвойный пес Юрия Владимировича уже путал свое имя и отчество! — продолжал смаковать подробности Крючков, найдя в лице Карпова заинтересованного слушателя:

— 19 января Семен Кузьмич почувствовал себя настолько хорошо, что вызвал машину для поездки на дачу. Со слов водителя, в отличие от прежних дней Цвигун вел спокойный, вполне осмысленный разговор. Прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя. Поинтересовался, пользуется ли он им и в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его. Подержал пистолет на ладони, словно взвешивая, и неожиданно положил его себе в карман.

Водитель удивился, но ничего не сказал.

Повалил снег и охранник принялся очищать дорожку. Цвигун спросил, куда она ведет. — «А никуда, упирается в забор…» — «Вот и хорошо, что никуда», — сказал генерал и, приблизившись к насыпанной водителем куче снега, вынул «макаров» и выстрелил себе в висок.

Крючков вынул из портфеля лист бумаги и подал его Карпову.

«Усово, дача 43, «Скорая помощь». 19 января 1982 года 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица.

Реанимация, непрямой массаж сердца, интубация. В 17.00 прибыла реанимационная бригада. Мероприятия по реанимации, проводившиеся в течение 20 минут, не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть.

В 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил себе в висок из пистолета «макаров». Подписи пяти врачей».

Молча Карпов вернул документ улыбающемуся Крючкову.

«Черт подери, прямо какой-то сеанс садомазохизма! Это ж как надо ненавидеть Цвигуна, чтобы таскать в портфеле заключение о его смерти!»

— Вы, конечно, Леонтий Алексеевич, обратили внимание, что генеральный не подписал некролога, — как ни в чем не бывало, продолжал Крючков, — что бы там ни говорили, а сделал он это по одной лишь причине: Леонид Ильич суеверно боится самоубийц!

Не попрощавшись, Карпов стремглав покинул приемную.