Мимо денег - Анатолий Афанасьев Страница 15

— Именно так, милейший! — обрадовался адвокат. — Именно так. Обман, предательство, малейшая нравственная нечистоплотность действуют на меня ужасно, совершенно выбивают из колеи.

Татьяна Павловна подала в кабинет кофе, ликер. Церемонно раскланялась с Худяковым. По просьбе доктора она переоделась, теперь на ней ничего не было, кроме короткой юбочки и тонкой ниточки лифчика, едва прикрывающего соски. Гарий Рахимович уставился на нее с изумлением, на подбородок хлынули два тоненьких белых ручейка.

— Танюша, дорогая, вы ли это?

— Я, Гарий Рахимович, кто же еще? Вот ваш любимый ликерчик, арахисовый.

Наклонилась над столиком, груди всколыхнулись, будто снежные вершины. Гарий Рахимович сронил еще две слюнки, но все же взял себя в руки.

— Какие новости от мужа, сударыня?

— Вы у меня спрашиваете? Это же вы обещали навести справки.

— Разве? — Адвокат недоверчиво покосился на Ивана Савельевича.

— Обещали, обещали, — подтвердил доктор. — Я свидетель.

— В таком случае могу вас уверить, мое слово — все равно что чек Манхэттенской пароходной компании. Просто руки не дошли. На этой неделе все сделаю. Напомни, пожалуйста, сколько ему еще париться?

— Трудно сказать, — ответил за медсестру Сабуров. — Ему же все время новые сроки добавляют. Видно, беспокойный молодой человек.

— Не верю! — вспыхнула Татьяна Павловна. — Он смирный, как ягненок. Комара ни разу не убил. А тут — надругательство над истопником. Надо же такое выдумать!

— Ступай, Танюша, ступай, — распорядился Сабуров. — Нам пора начинать.

Гарий Рахимович проводил медсестру тяжелым, ненасытным взглядом.

— Хороша штучка! Как же я раньше не заметил? — инстинктивно ухватился за причинное место и радостно сообщил доктору: — Сухо, Иван Савелич! Честное слово, сухо!

— Хороший знак… Давайте-ка теперь баиньки…

Спящий адвокат напоминал большую угрюмую птицу, прилетевшую из мезозоя. Слабый парок тянулся из широких, с белой бахромой ноздрей. На подбородке индевели два серебряных шарика. Чтобы отогнать дурноту, Сабуров выпил большую рюмку ликера. Мыслями унесся далеко. В ту пору, когда был молодым сотрудником Института мозга и жил в постоянном упоении открывающимися перед наукой, а значит, и перед ним лично фантастическими перспективами… Десять, двадцать, тридцать лет промелькнули, как одна слезинка восторга. Теперь они все очутились в иной реальности, где не будет больше блистательных открытий и сокрушительных разочарований. В новом мире все просчитано на компьютере. Все поддается реальному исчислению, включая человеческие чувства. Институт дольше многих других сопротивлялся варварскому нашествию, пока не исчах окончательно. От него осталась одна оболочка. Псевдонаучные идеи, которые он в мучительной агонии пока еще производит, изъедены злокачественной коммерческой слизью и гроша ломаного не стоят. Слава труду, Сабуров вовремя сбежал с тонущего корабля. Человек — самое приспособленное к изменениям среды животное, в этом он убедился на собственном опыте. Спас свою шкуру, уцелел — и в охотку, добивая век, занимается лечебным плутовством. Ничего, можно и так. К примеру, ему ничего не стоило избавить блудливого адвоката от приключившейся с ним напасти, но это было бы не по правилам игры, которую затеяли оборзевшие отечественные рыночники. За один сеанс не слупишь столько, сколько за десять. Спи, голубок, отдыхай, дядя Ваня тебя не выдаст. Писай на здоровье в штанишки месяц-другой. Растряси мошну.

Кто-то из классиков, кажется, Чехов заметил, что русский человек не живет, а вспоминает. Сущая правда. В воспоминаниях к нему часто являлась Манечка со своим вечным укором: «Ах, зачем, Иванушка, зачем мы так быстро расстались?» — и даже такая встреча была не больной, а счастливой…

Гарий Рахимович вышел из транса посуровевший, сосредоточенный. Озирался по сторонам с непонятным испугом.

— Что такое, господин Худяков? Что вас беспокоит?

— Да так, пустяки… Ничего не беспокоит. Сон привиделся странный. Словно сижу в огромной луже мочи, и сверху еще поливают из шланга. Немного, знаете ли, озяб.

— Первый признак исцеления, — успокоил доктор. — Организм выдавливает из себя дурную энергетику, отсюда соответствующий ассоциативный ряд. Еще два-три сеанса — и про надбрюшник можно будет забыть.

— Хотелось бы верить, а то, знаете ли, не жизнь, а кошмар. Недавно судья Загоруйко из Южного округа, поганый, кстати, продажный человечишко, оштрафовал за неуважение к суду.

— Полагаю, с дамами тоже испытываете некоторые неудобства? — посочувствовал Сабуров.

— Тут ошибаетесь, милейший. Дамы, напротив, принимают за извращенца, балдеют. Даже, я бы сказал, проявляют повышенную активность. Как говорится, о времена, о нравы!

На прощание адвокат подтвердил намерение позаботиться о муже Татьяны Павловны. Ласково потрепал ее за подбородок.

— Уж отслужу как-нибудь, — зарделась медсестра. — Останетесь довольны.

— Детали обсудим отдельно, — строго заметил адвокат.

…В погребок на Малой Бронной Сабуров приехал с разламывающейся головой. После обеда так и не удалось вздремнуть, пришлось вести нудные, никчемные телефонные разговоры, а для него не прихватить днем часок сна означало непременный вечерний скачок давления и вот эту тупую, свинцовую ломоту в затылке.

У входа в погребок прижались два знакомых (темно-зеленых, с затененными стеклами, с ярко-желтой каббалистической эмблемой на капоте) джипа с боевиками, — значит, Микки Маус уже прибыл. Господи, какой еще сюрприз он приготовил?

В зале на дубовых столах, сделанных в виде пивных бочек, пылали десятки свечей, призрачный свет лился и со стен, из бронзовых литых канделябров. Атмосфера почти торжественная и отчасти замогильная. Народу немного: здесь бывают только свои. Экзотический кабачок — одна из прихотей знаменитого магната, место для задушевного отдыха с друзьями. Прибыль, по словам Микки, нулевая, но он, столько сделавший для этой страны, мог себе позволить маленький убыток.

Магнат восседал за одним из бочонков-столов, покрытым скатертью в белую и красную клетку, окруженный стайкой девчушек в разноцветных греческих туниках, которые порхали из-за стола к стойке бара, выложенного из больших кусков гранита, и щебетали, как птички; на невысоком деревянном помосте пиликал на скрипочке седенький скрипач в темно-алом камзоле, с лохматой шевелюрой; за остальными столами, тут и там, сидели суровые мужчины, облаченные в немыслимые наряды: куртки, плащи, кожаные береты, долженствующие, вероятно, изображать дух Средневековья, угрюмо потягивали пиво из высоких стеклянных кружек — и вся эта замысловатая обстановка, перемешавшая в себе стили сразу нескольких эпох, была, как знал Сабуров, чем-то мила сердцу великого злодея, помогала ему отвлечься от суеты повседневности.

Увидев доктора, магнат воздел к небу руки и радостно провозгласил:

— Ванюша, родной, присоединяйся скорее!.. Мы тебя все заждались.