С днем рождения, турок! - Якоб Аржуни Страница 15

Мадам Обеликс смотрела на меня из-за стойки заспанными отекшими глазами.

— Очень жаль, но кофе нет. Людям все больше подавай пиво, а не кофе, и это с утра пораньше. Тьфу, смотреть тошно. Ну ладно, погодите, я сварила тут для себя, так и быть, поделюсь с вами, налью чашечку.

Не дождавшись ответа, она удалилась.

Было девять часов утра. Голова гудела и казалась чужой. Я проснулся в восемь и, стоя под душем, решил начать сегодняшний день с визита к мамаше Эргюн. Но перед этим надо было выпить кофе.

Я позвонил в турецкое посольство, но, хотя и представился сотрудником министерства внутренних дел и даже подпустил баварского акцента, на другом конце провода не захотели сообщить никаких сведений об Ахмеде Хамуле.

Кряхтя и кашляя, вернулась мадам Обеликс, неся кофе в бумажном стаканчике.

— У вас, случайно, не найдется бутерброда или чего-нибудь в этом роде?

— Могу разогреть говяжью сардельку, если хотите.

Мой желудок запротестовал против сардельки на завтрак.

Я купил плитку шоколада и пачку сигарет.

— Это все?

— Да, все.

— Кофе остынет.

Я наблюдал, как она пытается протиснуться в дверь со своей необъятной задницей. Наконец ей это удалось. Кофе был очень крепким. О таком говорят, что он может разбудить и мертвого. Я съел половину шоколадки, закурил сигарету и вспомнил о визжащем шинами «фиате». Вряд ли он хотел меня сбить. Скорее всего, это был еще один акт запугивания, который должен был подтвердить реальность угрозы, содержащейся в записке. И это им удалось.

Кому, черт побери, я встал поперек горла? Вряд ли бумажным крысам из турецкого посольства могло прийти в голову на гангстерский манер подкарауливать меня несколько часов в машине, чтобы прочистить мне мозги.

Или все-таки это были посольские?

Чтобы ответить на этот вопрос, я должен выяснить, не связан ли был Ахмед Хамул с экстремистами. Я выпил кофе и поспешил к парадному с вырванными звонками.

Дверь открыла мамаша Эргюн. На ней был махровый халат в зелено-коричневую полоску, из-под которого виднелись ноги с набухшими синими венами. Ногти на ногах были желто-гнойного цвета, и я поспешил отвести взгляд. Как я и ожидал, она была удивлена моим ранним визитом, извинилась за домашний вид и неохотно пригласила меня в квартиру.

В доме пахло поджаренным хлебом. Кто-то плескался в душе. Она провела меня в кухню. На столе, в ожидании завтрака, стояли две чистые тарелки.

— Ильмаз уже ушел на работу, а Ильтер отправилась по похоронным делам. Мы с Айзой как раз собираемся завтракать. Хотите кофе?

Еще как! А еще больше я надеялся, что она предложит мне горячую булочку. Красноречивее всего это желание продемонстрировало бы урчание в желудке, но я только спросил:

— А я не мог бы пару минут поговорить с вашей дочерью Айзой?

В прошлый раз Ильмаз Эргюн дал мне ясно понять, что это невозможно, но сейчас он отсутствовал, а его безапелляционный тон, как я понял, не очень действовал на остальных членов семьи.

Но, несмотря на это, моя просьба была ей явно не по душе. Она процедила:

— Да, если она выйдет… вы можете с ней поговорить.

Почему-то у меня сложилось впечатление, что бедная Айза больна сифилисом. Мать налила мне кофе и села за стол напротив меня.

— После вчерашнего посещения у меня возникли некоторые вопросы, поэтому я врываюсь к вам в такой ранний час. Честно говоря, мне пока не удалось толком что-то узнать о вашем зяте. Больше догадок и предположений, чем фактов, но, может быть, вы могли бы мне помочь?

Мой голодный взгляд не мог оторваться от корзинки с благоухающими золотистыми булочками, что не ускользнуло от ее внимания, и она тут же предложила:

— Если вы хотите поесть, пожалуйста.

Из вежливости я выдержал небольшую паузу и только потом сказал:

— Нет-нет, не хочу лишать вас завтрака.

— Пожалуйста, угощайтесь. У нас достаточно еды.

— Ну, что ж, тогда, пожалуй, я возьму одну булочку.

Я разрезал хрустящую булочку на две части, намазал маслом и джемом и постарался есть не спеша, без жадности. Постепенно в моем желудке разлилась приятная теплота.

— Прежде всего меня интересует прошлая жизнь Ахмеда. Занимался ли он политикой в любом смысле, был ли членом какой-либо партии или группировки. Мне надо знать все, что связано с этим.

Вопрос ее сильно удивил.

— Нет, Ахмед никогда не занимался политикой.

Только сейчас я понял, что напрасно сосредоточился в основном на политической подоплеке убийства. Это все равно что сидеть весь вечер в пивной и от нечего делать складывать спички, выстраивать из них стройную конструкцию, и, когда ты положил последнюю спичку, мимо проходит неуклюжий толстяк и задевает свои задом твое строение. Он мимоходом извиняется, а ты сидишь перед рухнувшей конструкцией и хочешь только одного — сломать челюсть этому идиоту.

— Я так и думал.

Частному сыщику не очень-то приятно сознаться, даже самому себе, что он обладает посредственными аналитическими способностями. Не хватало только, чтобы об этом узнали и его клиенты.

— Вы сказали вчера, что последние два года Ахмед вел довольно беспорядочную жизнь. Вы не можете вспомнить какие-то подробности, нечто странное? Может быть, подозрительный визит или неожиданное письмо из Турции?

Она отхлебнула кофе и ничего не ответила.

— Вам известно, что ваш зять торговал героином?

Мамаша Эргюн молча кивнула. В кухне стояла мертвая тишина. Из окна проникали лучи солнца и отбрасывали темные тени на ее лицо. Сделав большой глоток кофе, она снова заговорила:

— Конечно, я знала об этом. Все знали. Только Ильтер верила его басням.

За этим последовали несколько философских обобщений о слепоте любящей женщины. Потом мамаша Эргюн вернулась к Ахмеду, а вернее, к Вазифу, своему покойному мужу. Он, точь-в-точь как Ахмед, пришел однажды домой и принес денег больше, чем составлял его жалкий заработок. Примерно за год до своей гибели он начал проводить все вечера в пивных и клубах. Мамаша Эргюн знала это. Она часто тайком увязывалась за ним. Он никогда ничем не делился с ней, но по всему выходило, что он торговал героином. Откуда он доставал зелье, она так и не выяснила. Что касается странных визитов или почты, то этого никогда не было.