Кавалер по найму - Василий Казаринов Страница 15

Все выглядит безупречно и вполне солидно. А потом обитатели офиса исчезают в неизвестном направлении, и никто не ведает, где их искать.

Офис стоит денег, и немалых, особенно респектабельный. Срок аренды наверняка тоже приличный. На такие затраты люди идут лишь ради крупного дела и очень большой прибыли.

Вряд ли я представлял в этом смысле какой-то интерес.

Значит, Бэмби. Значит, олененок — сдуру, по молодости лет или просто в поисках свежего сочного мха — забрел на чужую территорию. Значит, что-то видел, слышал. Что-то знает. И знание это хранит при себе — разгромили ее квартиру обычные воры.

У нее что-то искали.

Я покинул кабинет Селезнева, спустился по лестнице на первый этаж. Девочка за стойкой была занята обслуживанием посетителя, который шарил рассеянным взглядом по обширному информационному стенду, — должно быть, искал нужный ему офис. Это был симпатичный молодой человек в светлом полотняном костюме. Девочка, приподнявшись со своего места и выгнув спину, вкрадчивым тоном что-то объясняла ему. Он с мягкой улыбкой кивал в ответ. Они настолько были увлечены друг другом, что не услышали слабого шороха моих крыльев, — никем не замеченный, я выпорхнул на улицу и полетел в сторону дома. Добравшись до своего гнезда, я тут же рухнул на диван и провалился в привычный дневной сон. Проснулся около пяти, принял ледяной душ, сварил кофе и уселся на кухне за стол.

Настроение было сумрачное, и я сам не заметил, как рука протянулась к телефону, а пальцы пробежали по клавиатуре, набирая номер.

— М-м-м, это ты, милый?.. Как хорошо, что ты опять навестил меня. Проходи, будь как дома. Господи, отчего это у тебя такой голос, мрачный, тяжелый? И настороженный? Ну как же нет, я же вижу… Что-то стряслось опять? Был трудный день?

— Да нет, обычный. Начался он со звонка старого друга Паши.

— У тебя есть друзья?

— Да, один друг. Давний. Это долгая история. И я плохо помню ее начало. Подожди, я сейчас. За сигаретами схожу в комнату. Очень хочется курить.

Я вернулся на кухню, закурил, уставился в окно. Дымок от забытой между пальцами сигареты затек в уголок глаза, под веком засаднило…

— Эй, зверек, ты меня еще слушаешь? Хорошо. Я вспомнил.

— Вот так сразу и вспомнил?

— Нет. Просто дым от сигареты попал в глаза. Знаешь, у моей памяти причудливая природа — она сугубо ассоциативна. Стоит мне уловить знакомый запах или звук, перед глазами встают образы прошлого.

— И что ты вспомнил на этот раз?

Я поморгал, потер пальцем веко, выдавливая слезу, и ко мне вернулись подробности и запахи того жаркого июньского дня.

Точнее сказать сначала запахи — тонкий аромат душистого табака, окутавший белую тонкопалую руку, небрежно брошенную в пространство автомобильного окна джипа, припаркованного почти вплотную к воротам нашей части. Между указательным и средним пальцами торчала и медленно тлела американская сигарета, и обострившееся за два года казарменной жизни обоняние солдата ловило этот иноземный аромат, чуткие наши ноздри втягивали его вместе с жарким воздухом. Это был признак существования где-то поблизости, в двух шагах от ворот КПП, какой-то другой жизни. Конечно, мы с Пашей мечтали о ней, но этот запах дорогой американской сигареты был ее первой отчетливой приметой — тем более манящей, что тянули мы солдатскую лямку сверх положенного. Приказ на увольнение в запас был давно подписан, все наши деды благополучно отбыли восвояси, и только нас с Пашей, двух старших сержантов, придержали в части: якобы затем, чтобы помочь наставить на путь истинный свежее пополнение. Наставлениями мы себя не утруждали, а просто спокойно дожидались заветного дня, который и пришелся на тринадцатое.

Этот джип стоял на приколе у КПП уже довольно давно — с того дня, как за ворота потянулись первые дембеля. И все, включая отцов-командиров, прекрасно знали, что в нашу гавань он заплыл не просто так: полк входил в войска специального назначения. Рука с дорогой печаткой на пальце приветливо помахивала парням, те останавливались у машины, угощались сигаретками. Кое-кто садился в салон. В ту пору войны между бригадами, делившими большие города на сферы влияния, только начинали разгораться, бойцов-профессионалов хотели заполучить многие криминальные структуры, так что появление рекрутеров у ворот частей вроде нашей было вполне обычным делом: мужиков, уходивших отсюда на гражданку, вербовали в открытую.

В тот момент, когда дверь КПП, прощально вздохнув, закрылась за нашими спинами, сигарета в руке, торчавшей из окна джипа, успела прогореть, и на ее месте появилась свежая. Мы двинулись на этот притягательный дымок — подошли, угостились. За рулем сидел средних лет человек в светлом полотняном пиджаке. Измерив нас неторопливым взглядом, он удовлетворенно кивнул, приглашая в салон, но мы с Пашей все медлили, и тогда он с оттенком удивления в голосе осведомился: «Вы ведь крутые ребята? Ну так о чем разговор?»

Возможно, мы, впервые за долгих два года глотнув воздух свободы, и чувствовали себя крутыми. Но не настолько, чтобы сесть в этот джип. Мы с Пашей переглянулись и отрицательно помотали головами. Хозяин джипа хмыкнул — вольному воля, дуракам рай! — и включил зажигание. Мы поблагодарили его за сигареты и пошли по узкой бетонке через сосновый лес к трассе, где можно было поймать попутку до станции. Джип нагнал нас, притормозил. Мы молча прошли мимо. Он дал по газам, окутав нас облаком белой пыли. В станционном буфете мы выпили по бутылке ликера «Амаретто» — привкус миндаля, кажется, до сих пор сохранился во рту. Потом, уже в поезде, налегали на водку, ее нам поставлял проводник, сухощавый малый с узким лицом, забрызганным мелкими красноватыми прыщиками, и бегающими глазами. В Москву мы прибыли без копейки денег. Простились на перроне, уговорившись не забывать тот день, когда стояли на пыльном асфальте у КПП, курили американские сигареты и кое-что для себя решали.

Я в двух словах рассказал ей про тот памятный день.

— М-м-м, так вот оно что. Ты мне не рассказывал, что служил в армии. Тяжело тебе пришлось?

— Нет, совсем нет. К тому моменту, когда мне на плечи нацепили погоны, я уже в полной мере ощущал свою истинную природу, потому армейский идиотизм, его быт и культура, его диковатые нравы меня нисколько не напрягали, даже наоборот. Вольному воля.

— То есть? — спросила она. — Это и есть твой жизненный лозунг? Ну что, мол, вольному воля…

— Конечно, зверек. Такова жизнь. Ею управляют инстинкты.

— И только-то?

— Да, безусловно, уверен. Их можно пересчитать по пальцам. Инстинкт продолжения рода: если ты слышишь даже невнятный запах самки, то летишь на него, зная уже, что где-то там, в глубинах леса, ты не один, а значит, тебе придется вступать в драку с другими самцами за право обладания ею.

Инстинкт голода: чтобы утолить его, порой приходится убивать того, кто меньше и слабее тебя.

Инстинкт самосохранения: даже самый сильный, ловкий, быстрый и жестокий охотник всегда помнит, что в вольном мире он сам может оказаться объектом охоты.