Проклятие Гоголя - Николай Спасский Страница 15

Отца Федора Гремин обнаружил в тот день в храме, где он в плотном сером подряснике руководил уборкой.

С отцом Федором у них сложились странные отношения. Пожилой священник симпатизировал молодому соотечественнику, опекал его. Гремину старик тоже нравился, своей добротностью, порядочностью, дореволюционностью. Самые заурядные дела – крестины младенца, отпевание покойника, душеспасительную беседу с задурившей прихожанкой – отец Федор исполнял так, будто от него зависело спасение человечества. Он был мудр своим огромным жизненным опытом. И Гремина он воспринимал бывшим коммунистом, медленно обретавшим веру, – не задавая никаких вопросов.

Вместе с тем отец Федор держал себя так, словно знал истинный характер миссии Гремина в Риме. При всей абсурдности подобного подозрения Гремину порой казалось, что отец Федор тоже сотрудничает с МГБ, только его, как очень ценный кадр, не раскрывают новичкам.

Нет, отец Федор был непрост. Будучи один, он преображался, словно наливался какой-то внутренней, хищной силой, становился крупнее, плечи распрямлялись, черты лица обретали непривычную жесткость. Похоже, в мире теней отец Федор, как и Гремин, тоже был не тем, за кого себя выдавал.

Нет-нет, отец Федор совсем не по-старчески, пронзительно заглядывал Гремину в глаза и что-нибудь советовал, всегда удивительно в масть. Мог позволить себе упрекнуть его, если считал, что тот не прав. В общем, отец Федор превратился в самого близкого Гремину человека. Чем-то заменил отца, которого у Гремина никогда по-настоящему не было. А Гремин старался выдерживать незримую дистанцию – иначе он не удержался бы и посвятил отца Федора в свою тайну.

В тот день у них случился такой разговор.

– Отец Федор, вы мне не одолжите машину до завтрашнего утра. Бензин я, естественно, оплачу, – попросил Гремин.

Священник улыбнулся.

– Девушки, они требуют внимания. Это сначала все легко и просто, а потом все сложнее. Ну да это твои забавы. – Он протянул ключи. – Не пей только за рулем. Машина мне все равно потребуется только завтра после обеда, так что переночуй лучше там, куда едешь. Так будет спокойнее.

– Не беспокойтесь, отец Федор, тогда я и вправду верну машину к обеду. Успею еще и с хором порепетировать.

Он собрался уходить. Отец Федор не отпустил его.

– Давно мы с тобой не исповедовались, Андрей Николаевич. Но здесь я на тебя не давлю. Исповедь – процедура серьезная. К ней готовиться надо. А вот поужинать вместе в ближайшие дни я тебя приглашаю. Сходим в «Грапполо д'оро». Посидим спокойно. Разопьем бутылочку кьянти… А то в последнее время люди словно с цепи посрывались. И эти страшные убийства. Профессор твой. Да и вокруг церкви всякий темный народ шастает. В общем, будь осторожен. Не делай глупостей. Захочешь посоветоваться – посоветуемся… Не надо, не целуй – руки грязные… До скорого.

В девятом часу Гремин разыскал поворот на дель Поджо. Но оказавшись перед массивными воротами виллы, раздумал стучать. Собственно, перед ним был настоящий замок века, пожалуй, пятнадцатого. Неоднократно перестраивавшийся и сейчас скорее походил на неказистый дом дворцового типа с изуродованным классическими колоннами фасадом. Боевое прошлое дворца выдавала, помимо массивности стен, башенка, возвышавшаяся над крышей. Гостеприимством от стен явно не веяло.

Гремин вернулся в Ареццо, на что потребовалась добрая четверть часа, и из бара напротив Лоджа дей Мерканти позвонил. Ответила Марианна. Судя по длинной паузе, она колебалась, не повесить ли сразу трубку. Гремин выбрал нейтральный тон.

– Марианна, ты можешь поступать, как считаешь нужным. Твое право. И думать обо мне, что хочешь. Я тебя прошу только об одном – выслушай меня. Пятнадцать-двадцать минут твоего времени – не бог весть что.

Марианна долго молчала, потом спросила:

– А ты где?

– В Ареццо. На площади Лоджа дей Мерканти.

– Дорогу знаешь?

– Да.

– Тогда приезжай. Я тебя выслушаю. Хотя, если честно, не нахожу в нашем разговоре особого смысла.

Гремин поехал обратно, и не спешил. Даже сейчас, когда до встречи с Марианной оставались считанные минуты, он не знал, зачем сорвался сломя голову. Что, собственно, такого он хотел объяснить ей. Мол влюблен в нее сильнее, чем ему поначалу показалось? Строго говоря, хирургическую операцию должен был сделать он сам. Его в ближайшие дни все равно убьют или в лучшем случае отзовут в Москву. Хотя неизвестно, в лучшем ли. ГУЛАГ – пострашнее смерти.

Открыла высокая пожилая горничная с надменным лицом в накрахмаленном до хруста переднике.

– Синьорита Марианна ждет вас.

За коротким коридором последовал огромный зал, видимо, когда-то внутренний дворик. Довольно величественный. Противоположную стену с двух сторон обнимали массивные лестницы полуовальной формы, ведущие на второй этаж. Мраморные скульптуры, потемневшие картины, старинная мебель всех мыслимых стилей – все порядком обветшавшее, но не заброшенное. Атмосфера жилого музея.

Марианна ожидала его в полутемном салоне на втором этаже. Судя по книжным шкафам, огромному письменному столу, задвинутому в угол, и строгим кожаным диванам и креслам, раньше здесь размещался кабинет хозяина. После смерти мужа графиня – тетка Марианны – похоже, большую часть времени проводила здесь. Отсюда – всевозможные маленькие столики, подносы, тряпки и прочие следы присутствия женщины.

Марианна сидела в дальнем кресле. В самом темном углу. На ней угадывались сапоги и брючный ансамбль для выезда верхом. То ли она вернулась с прогулки, то ли так специально нарядилась решимости ради.

– Спасибо, Мария-Грация. Ты свободна. Нам ничего не нужно. Если что-то потребуется, я позову, – произнесла Марианна. И Гремину: – Проходи. Садись в то кресло, – указала на противоположный угол под лампой с громоздким, тяжелым абажуром. – Я тебя слушаю…

За горничной закрылась дверь. Голос ледяной.

– Марианна, я тебе все объясню. Но сперва объясни мне ты, что случилось?

– А ты не знаешь?

По ее тону Гремин понял: если он ответит «нет», разговор окончится и он потеряет Марианну навсегда. Он молчал. Марианна нетерпеливо смотрела на него.

И вдруг Гремина осенило. Он понял, зачем он здесь. Он не просто любил Марианну, она была его единственная надежда. Ему нужна не только ее любовь, а и помощь. С ней он мог поделиться своими страхами, выговориться, посоветоваться. Он чувствовал, что один, без любимой женщины, не выдержит дикого напряжения.

Значит, надо сказать правду. Или почти правду. Какие тут секреты, если он и так как на ладони. А воспринимать всерьез наказ резидента, когда в Москве арестовывают Берию как врага народа – смешно. Он должен найти эти чертовы документы. Не для того, чтобы выполнить задание Центра, а чтобы спастись и сохранить свою любовь. Победить, любой ценой, вопреки Центру, вопреки судьбе. И Марианна должна помочь ему.