Конец ордена - Вадим Сухачевский Страница 15

— Фамилия… Звали Лёхой – это точно! Алексей Степаныч… А вот фамилия… Вчера помнил, а сейчас… Что-то морское вроде… Вот если б щас пивка…

В такое чудодейственное свойство пивка Виктору Арнольдовичу не поверилось, и Колькину попытку потянуться к бутылке он снова пресек.

— Адрес тоже, конечно, не помнишь? — спросил он.

На этот вопрос Колька почему-то даже обиделся.

— Чего ж не помню? Совсем, что ли, без головы? На Юных Ленинцев он живет. Я сам поблизости там когда-то жил… А дом номер… Да там только один в двенадцать этажей! А номер – нет, не помню… Вот разве если пивка…

Больше мучить его жаждой Виктор Арнольдович не стал – не прощаясь, поскорей выскочил из этого смрада.

Конечно, если тем шутником Лёхой в действительности являлся Колобуил, то паспорт был наверняка липовый. Тем не менее все следовало проверить до конца.

Вскоре он приехал на улицу Юных Ленинцев. Двенадцатиэтажный дом здесь действительно был единственный, с винным магазином на первом этаже. Не зная, как быть дальше, в этот магазин Виктор Арнольдович зачем-то и зашел.

После рабочего дня очередь за выпивкой стояла немалая. Серебряков тоже стал в эту очередь и начал прислушиваться к разговорам, зная, что иной раз в таких очередях можно услышать что-нибудь существенное.

Но чтобы удача настигла так быстро, даже он не ожидал!

Какой-то забулдыга сказал другому:

— Слыхал, что Лёшка Кораблев из девяноста шестой вчера отчубучил? Ему Раиска пить не дает, так он с ней поквитаться решил!.. После его шуточки бабу в больницу с сердцем увезли. Подогнал, понимаешь, машину с подъемником…

Больше Виктор Арнольдович слушать не стал, вышел на воздух. Все сходилось, даже фамилия (тут не соврал Колька) была вполне морская: Кораблев. И означать это могло только одно: Колобуил тут был ни при чем. Не станет архангел девятой ступени светить подлинным паспортом да еще размениваться на подобные шуточки. Значит, этот день был потерян – с утра он, Серебряков, шел по ложному следу.

Когда вернулся домой, Наташи еще не было. Он решил, что в следующие дни для собственного спокойствия будет на машине подвозить ее и с работы.

Но едва включил в коридоре свет, все мысли и о Наташе, и о нынешнем бездарно проведенном дне в одно мгновение упорхнули.

Кто-то в квартире у него успел-таки побывать. На полу лежал конверт с изображенным на нем хорошо знакомым райским яблочком.

Виктор Арнольдович торопливо разорвал конверт и пробежал глазами письмо, без всякой тайнописи отпечатанное на пишущей машинке:

Многоуважаемый Хризоил!

Прошу меня простить, что опередил Вас с полковником Недопашным. Боюсь, вы не обо всем были осведомлены, а дело не терпело отлагательств.

Да и согласитесь – мне удалось это выполнить совсем неплохо и в точности по Вашей задумке. Такая искусная цепь, не сомневаюсь, будет когда-нибудь описана в учебниках Ордена, если таковым суждено появиться.

К сожалению, не могу увидеться с Вами – таково было наставление Магистра. По той же причине не могу и действовать с Вами сообща.

Если же Вы все-таки гневаетесь на меня за Недопашного, то имеете возможность поквитаться со мной. Насколько я понимаю, Вы еще не принимались за дело генерала Симонашвили, и тут у Вас появляется неплохая возможность меня опередить. Готов с Вами даже поделиться первым звеном цепочки. Генерал носит очень сильные очки… Остальные звенья, полагаю, восстановите сами.

Если на сей раз Вы меня опередите, то не буду к Вам ни в малейшей претензии.

Кстати, за жизнь Наташи можете не опасаться – против нее пока не собираюсь предпринимать ничего.

Впрочем, тут, полагаю, очень многое будет зависеть от Вас самого.

А пластинка, которую обнаружите, — всего лишь мой Вам скромный подарок.

КОЛОБУИЛ

Что этот зарвавшийся наглец имел в виду? Почему он лишь пока собирается оставить Наташу в покое? И что в этой связи зависит от самого Виктора Арнольдовича?.. И про какую еще пластинку он там писал?..

Впрочем, обо всем этом он думал уже на ходу, устремляясь к своей ловушке. Утром он установил напротив входной двери купленный им в Италии фотоаппарат с бесшумным затвором. Самого аппарата не было видно, крохотный объектив смотрел из дырочки, просверленной в стенном шкафу. Устроил он все так, что аппарат обязательно сделал бы снимок в тот миг, когда кто-то открыл бы дверь. И пленку вставил особую, сверхчувствительную, так что снимок получился бы даже в полной темноте.

Вынув пленку, Серебряков заперся в комнате "Синей Бороды", приспособленной в том числе и под фотолабораторию. На проявку ушло десять минут.

Да, точно! Один кадр на пленке был заснят. Значит, все же сработало!

Впервые в жизни у него слегка тряслись руки – когда вставлял пленку в увеличитель…

— Дьявол!.. — вслух произнес он.

С увеличенного кадра на него смотрела актриса Гурченко из фильма "Карнавальная ночь". Пленка была явно заменена. Как он был смышлен, Колобуил этот!..

С нервами стало совсем худо, ибо Виктору Арнольдовичу вдруг послышались звуки "Шествия троллей" из григовского "Пер Гюнта" – с некоторых очень давних пор самая ненавистная Серебрякову мелодия…

Нет, нервы тут были ни при чем – мелодия в самом деле где-то звучала. Сообразив это, Виктор Арнольдович запер комнату "Синей Бороды" и двинулся по квартире, еще неясно осознавая, откуда звук.

Нет, не из гостиной – и радиоприемник, и телевизор там были выключены.

И не из кабинета…

Тролли маршировали в спальне…

Серебрякову стоило труда войти. Откуда Колобуил мог знать, чту у него было связано с этой мелодией?..

Там, в спальне, стоял электропроигрыватель, которого в доме у Виктора Арнольдовича прежде не имелось. В него было вставлено какое-то устройство, заставившее его включиться автоматически. Теперь пластинка крутилась – и маршировали, маршировали эти чертовы тролли, приближаясь, обступая со всех сторон…

И под эту дьявольскую музыку он почти въяве видел то, чего никогда старался не вспоминать: руки, прибитые к стене, кровь на полу, глаза со смертной поволокой и – самое страшное – Боже! все еще живые!..

Он стоял и не в силах был выключить проигрыватель. Даже не услышал, как кто-то вошел, только вдруг почувствовал прикосновение к плечу.

Вздрогнув, обернулся…

Наташа! Ее бархатные глаза сейчас почему-то были грустные.

— Любите Грига? — тихо спросила она. И, не дожидаясь ответа, сказала: — Помните, я вам вчера говорила про Коловратова?

Виктор Арнольдович не знал, чту ему следует отвечать. Можно было легко выдать себя, ибо он из-за этой бесовской музыки был в таком состоянии, что не мог вспомнить, называла ему или нет вчера Наташа фамилию пристававшего к ней генерала.