Процесс Элизабет Кри - Питер Акройд Страница 15

— Это мы и есть, к твоему сведению. Мы — друзья в нужде. И мы настоящие филантропы, если ты понимаешь, что это такое. — Он поднял брови, как старомодный Арлекин, и твердо взял меня под руку. — Давай-ка взберемся на сцену.

Мы вошли в «Вашингтон», и уже в вестибюле я почувствовала, что меня окружает настоящее великолепие, — театр на Крейвен-стрит не шел с этим ни в какое сравнение. Столько было зеркал, столько стеклянных люстр, что я невольно вцепилась в руку провожатого. Точно я попала в некий храм света, и я испугалась, что лишусь чувств от этого сияния. «Умница, умница, — сказал он, похлопывая меня по руке. — Шик-блеск, правда?» Мы поднялись на несколько ступенек и оказались прямо на сцене. Она не была еще выметена, и я видела крохотные блестки, забившиеся в щели между досками. Кто-то оставил здесь три стула и стол, выкрашенные так ярко, что они, казалось, не имели ровно ничего общего с привычной мне мебелью; скорей это были детские игрушки, и я, боясь превратить их в нечто обыденное, подумала, что не смогла бы использовать их по назначению. Вдруг мои ноги оторвались от досок, и я закружилась в воздухе — Дядюшка вращал меня все быстрей, все быстрей, пока с него не слетел цилиндр и не покатился со сцены, и тогда он с размаху посадил меня на раскрашенный стол. Я слова не могла вымолвить, так кружилась голова, и я только глядела в вышину, где, покачиваясь, плыли канаты и занавес.

— Мне надо было почувствовать, сколько ты весишь, — сказал он, пыхтя и слезая со сцены за цилиндром. — Мало ли, может, со скакалкой будешь танцевать. Кстати, раскрутка тебе на пользу. Кровь кидается в галоп, как сказал один хирург одному жокею.

— Не давай ему себя морочить. — Я посмотрела в зал и, к своему удивлению, увидела стоящего в задних рядах Дэна Лино. — Он жуткий человек, наш Дядюшка, его хлебом не корми, дай поморочить девушку.

— Уж я такой, Дэн. Что ты хочешь, на то и театр.

В присутствии этого юнца Дядюшка заметно смутился, и было совершенно ясно, кто из двоих главный. Все же такого он был маленького росточка — меньше даже, чем мне показалось накануне вечером, — и рот у него был такой широкий, что Дэн выглядел не то марионеткой, не то юным Панчем.

— У нас тут про тебя был разговор вчера вечером, — сказал он, идя по проходу своей бодрой семенящей походкой. — Ты не ангажирована?

— Простите?

— Ну, нигде не занята? Безработная?

— Да, сэр.

— Меня зовут Дэн.

— Да, Дэн.

— Читать умеешь?

— На этот счет я уже поинтересовался, Дэн.

— Я знаю, на какой счет ты интересуешься. — С этого момента Дэн перестал обращать на него внимание и повел со мной разговор в своей быстрой, напористой манере. — Наша суфлерша на днях дала деру с комиком-слэнгстером, и нам нужна скорая помощь по этой части. Поняла? А то как бы нас не поперли со сцены. — Я поняла только, что меня приглашают в труппу; что такое суфлерша, я не имела ни малейшего представления. Дэн Лино, должно быть, увидел на моем лице восторг, и он улыбнулся своей заразительной улыбкой, которую мне потом довелось узнать так хорошо. — Это не одни розы, — сказал он. — Ты вообще будешь на подхвате. С костюмами. С тем, с этим. Рука у тебя хорошая? — Он покраснел, едва произнес эти слова, и потом старался не смотреть на мои большие натруженные ладони. — Я к тому, что ты могла бы нам переписывать тексты. Давай-ка в одну игру сыграем, прямо сейчас. — На нем было пальто чуть не до щиколоток со множеством карманов, и, нашарив в одном из них блокнотик и карандаш, он подал их мне с изысканным глубоким поклоном. — Я буду всякий вздор нести, — сказал он, — а ты знай записывай.

Он принял сценическую позу: ноги широко расставлены, носки вывернуты наружу, большие пальцы рук засунуты в карманы жилетки; потом сделал движение, словно подкручивая воображаемый ус.

— Знаешь, Дядюшка, кто я такой? Сержант, набираю в армию. На днях вот стою на перекрестке, гляжу — ты идешь в обычном своем виде. — Дядюшка расправил плечи, а Дэн двинулся на него с такой яростью, словно был восьми футов роста. — Вы хотите записаться в солдаты?

— Нет. Я омнибуса жду.

— О, Господи! О, Господи! Честное слово! Что за жизнь такая! Поневоле вспомнишь один щекотливейший профессиональный казус. На днях подходит ко мне молодецкого вида парень и говорит: «Начальник, я в солдаты гожусь?» Я отвечаю: «Думаю, да, мой мальчик», — и обхожу его кругом. Замечаю, однако, что я вокруг него, а он вокруг меня. Веду его к врачу, а медик и говорит: «Дэн, где ты таких выкапываешь?» Оказалось, у него нет одной руки. Я и не заметил, пока мы с ним ходили вокруг да около. Что за жизнь такая!

Я записывала как могла быстро; кончив, он спрыгнул со сцены, встал на цыпочки и поглядел через мое плечо.

— Умница, — сказал он. — Чисто, как у письмоводителя. Дядюшка, а не споешь ли теперь для Лиззи — просто чтоб видеть, как она успевает?

Тут я поняла, что, помимо прочей работы, должна буду записывать для последующего использования «артикуляцию экспромтом», как Дэн называл сказанное на сцене «с бухты-барахты». Дядюшка в ответ снял цилиндр, перевернул и сел над ним на корточки, как на горшок.

— А ну-ка, — сказал Дэн очень суровым тоном, — без пакостей у меня! Забыл, что здесь девушка? Пой давай или убирайся со сцены. — Я никогда не слышала, чтобы юноша разговаривал так властно; Дядюшка послушно надел цилиндр и, растопырив перед собой руки, принялся петь:

Моей любимой дважды двадцать, она не девочка уже…

— Пишешь, Лиззи?

Я кивнула.

Имеет опыт брачной жизни — пережила двоих мужей…

Я оказалась смекалистой ученицей и нагнала его, когда он начал повторять припев. Дэн был явно обрадован моей сноровкой.

— Фунта в неделю тебе хватит? — спросил он, забрав у меня блокнотик и положив обратно в карман пальто. Таких денег мы с матерью в глаза не видывали, и я просто не знала, что сказать. — Значит, решено. По пятницам будешь получать конверт в кассе у входа.

— Дэн дельный малый, — сказал Дядюшка. — Он не сосунок, нет.

— Может, и вовсе им не был. А как насчет берлоги, Лиззи? — Он увидел, что я не понимаю. — Ты во дворце обитаешь или в яме какой-нибудь?

Теперь, после такой чудесной перемены, я не хотела возвращаться на Болотную. И я не видела большого вреда в том, чтобы разыграть несчастную сиротку.

— У меня родных совсем не осталось, а домохозяин говорит: либо… переселяйся ко мне, либо убирайся вон.

— Вот уж действительно ни стыда ни совести. Я прямо свирепею, когда такое слышу. — Дэн несколько секунд походил взад-вперед по сцене, потом повернулся ко мне. — У нас есть довольно милая комнатка на улице Нью-кат. Почему бы тебе не собраться да и не переехать?

Это была еще одна великолепная возможность, и я не преминула ею воспользоваться:

— А можно?

— Очень даже можно.