Святотатство - Джон Мэддокс Робертс Страница 15

— Думаю, Муция придерживается иного мнения, — бросил Капитон.

Теперь настал черед Катулла залиться багровым румянцем. То был весьма откровенный намек на его увлечение Клодией. Все в городе знали, что Помпей развелся со своей женой Муцией из-за того, что она была любовницей Цезаря. Впрочем, это обстоятельство не помешало Помпею и Цезарю оставаться союзниками. Такие мелочи, как супружеская измена, представляются ничтожными, когда речь идет о большой политике.

— Полагаю, все вы просто завидуете славе Помпея, — не без язвительности изрек поэт.

— Заслужена слава Помпея или нет, его триумф наверняка станет зрелищем, которого Рим еще не видел, — произнес Калпурниан. — Мне довелось посетить его лагерь, и я видел там около сотни громадных слонов, на удивление смирных и послушных. Представьте, погонщики заставляют их проделывать самые удивительные трюки. Можно не сомневаться, подобная процессия вызовет в городе изумление. Что до военных трофеев, то их столько, что охраняет их целый легион.

Последняя фраза привлекла мое внимание.

— Я думал, вернувшись в Италию, Помпей распустил свое войско, — заметил я.

— Помпей ходатайствовал оставить ему войско до триумфа, — пояснил Калпурниан. — Если сенат даст разрешение, солдаты Помпея в течение нескольких дней будут праздновать триумф своего военачальника.

— Я слышал, сразу три триумфа будут праздноваться одновременно, — подал голос юный Нерон. — Разгром пиратов, победоносное завершение войны в Африке и победа в Азии.

Вошедший в зал раб прошептал что-то на ухо Капитону, и наш хозяин встал со своего ложа.

— Я должен выйти в атрий и поговорить с посетителем, — обратился он к нам. — Прошу вас, продолжайте без меня. Через несколько минут я вернусь.

Он вышел, а рабы подали нам блюда со сладким печеньем.

— Понтифик, — уважительно произнес юный Нерон, — сегодня все только и говорят о ритуале в честь Доброй Богини, который будет справляться нынешней ночью. Признаюсь откровенно, я немного сбит с толку. Прежде всего, кто такая Добрая Богиня?

«Неужели все действительно только и говорят об этом несчастном обряде?» — подумал я. Наверняка под «всеми» мальчишка имел в виду Клодия.

Все повернулись к Катулу, дабы услышать его ответ.

— Ты задал нелегкий вопрос, — вздохнул тот. — Предполагается, что мы, понтифики, должны знать все о римских религиозных обрядах, но Добрая Богиня остается загадкой даже для нас. Некоторые отождествляют ее с древней богиней Церерой, которую греки называли Деметрой. Другие считают, культ этой богини пришел к нам из Азии.

— Но мы, римляне, никогда не поддерживаем чужеземных культов, — возразил Афраний.

— Я же сказал, вопрос нелегкий, — продолжал Катул. — Коллегия понтификов всегда относилась к этому ритуалу с предубеждением. Но так как мужчинам запрещено о нем расспрашивать, а женщины обязаны хранить молчание, мы не знаем даже, пришел ли он из других стран или зародился здесь в древние времена.

В разгаре этой ученой беседы Гермес наклонился, чтобы наполнить мой кубок. При этом он успел прошептать мне на ухо:

— Не ешь печенье.

Я имел немалый опыт по части конспирации, поэтому, получив предостережение, даже бровью не повел.

— А где в этом году состоится ритуал? — спросил один из гостей, возлежавших рядом с Афранием.

— В доме Цезаря, — ответил я. — Нынешним утром он сам сообщил мне об этом.

Тут мне на ум пришло одно соображение:

— Мне всегда казалось, этот ритуал должна совершать супруга консула или супруга верховного претора. Разве это не так?

— Тут все очень запутанно, — пожал плечами Калпурниан. — Дело в том, что я вдовец, а мой коллега Мессала Нигер только что развелся со своей супругой. В прошлом году Цезарь был претором, а ныне, будучи верховным понтификом, добровольно предложил для совершения ритуала свою резиденцию. Все это связано с изрядными неудобствами, ведь из дома необходимо удалить всех, кто мужского пола, включая рабов и животных.

— Приходится убирать даже картины, статуи и мозаики, изображающие особей мужского пола, — добавил Катул-понтифик.

— Кстати, а на ком сейчас женат Цезарь? — поинтересовался я. — Если мне не изменяет память, Корнелия умерла несколько лет назад.

— Сейчас его супруга — Помпея, — ответил Афраний. — По слухам, он с ней не очень счастлив.

— Скорее она не очень счастлива с ним, — усмехнулся Катулл-поэт.

— Помпея? — переспросил я. — Насколько я понимаю, она приходится Помпею дочерью?

Из дальних комнат до нас долетели голоса, возбужденно о чем-то спорившие. В больших домах подобное случается нередко.

Калпурниан покачал головой:

— Нет, она приходится дочерью Квинту Помпею Руфу, чей отец был консулом при Сулле в тот самый год, когда Сулла привел свою армию в Рим и отправил в ссылку всю семью Мариев. Ее мать — дайте припомнить — да, ее мать тоже звали Корнелия, и она была дочерью Суллы.

Приходится только удивляться, что, несмотря на бесконечную череду заключаемых по политическим соображениям браков и разводов и архаичный, унаследованный от наших незамысловатых предков обычай давать имена, мы, римляне, до сих пор ухитряемся следить за родословными не только собственной семьи, но и всех прочих знатных семейств. Старые занудные педанты вроде Калпурниана считают осведомленность в подобных вещах предметом своей особой гордости. Кстати, и они нередко ошибаются, но всегда говорят с таким уверенным видом, словно являются непревзойденными знатоками по части генеалогии.

Пронзительный крик, долетевший из передней части дома, привлек всеобщее внимание. Мы оставили свои ложа и повскакивали на ноги. Ясно было, что это не обычная домашняя перепалка. Все бросились на крик, а я, чуть отстав, схватил Гермеса за плечо.

— Что там не так с печеньем? — шепотом спросил я.

— Оно отравлено, — так же шепотом ответил Гермес.

— Глупости. У Мамерция Капитона нет никаких причин меня убивать.

— Он тут ни при чем, — ответил Гермес. — Убить тебя хотел тот маленький патрицианский паршивец, что лежал рядом с тобой. Он стал расспрашивать старого понтифика про всю эту канитель, связанную с Доброй Богиней, а когда ты повернулся к старику, быстренько побрызгал ядом на печенье, лежавшее перед тобой.

Гермес наклонился, схватил печенье с тарелки Нерона и отправил его себе в рот.

— Гермес!

— Свою-то жратву он не брызгал ядом. А я проголодался, стоя здесь и любуясь, как ты и твои друзья набиваете животы.

Я взял салфетку, осторожно, стараясь не прикасаться к печенью голыми руками, завернул его в салфетку и спрятал сверток под тунику.

— Идем, — повернулся я к Гермесу. — Посмотрим, что там произошло.

Все мои сотрапезники, вместе с перепуганными рабами, уже собрались в атрии. На полу, выложенном разноцветными плитками, лежало грузное тело. То был Мамерций Эмилий Капитон, мертвый, как Гектор. Аппий Клавдий Нерон замер над трупом, лицо его было белым словно мел, а глаза едва не выскакивали из орбит. Все прочие, видевшие убитого патриция далеко не первый раз в жизни, казались куда более спокойными. Мысленно я умилился чувствительности юного Нерона, особенно трогательной, если учесть, что несколько минут назад он пытался убить меня.