Вечность на двоих - Фред Варгас Страница 15

— Очень ничего себе, — с сожалением признал Данглар.

— Ему не обломится.

— Нет. Но меня не Камилла беспокоит, а Ретанкур.

— А ей не все равно?

— Говорят, нет.

— Очень ничего себе до какой степени?

— Строен как тополь, кривая улыбка, печальный взгляд.

— Ему не обломится, — повторил Адамберг.

— Всех мужиков на земле не перебьешь.

— Всех — нет, а мужиков с печальным взглядом — да.

— У нас совещание, — внезапно сказал Данглар, взглянув на часы.

Название «Зал соборов» придумал, конечно, Данглар. Сейчас на общий сбор явились все двадцать семь служащих уголовного розыска. Майор на этом не остановился. Он пытался, например, вбить в голову полицейских термин «коллоквиум», призванный сменить удручавшее его «совещание». Интеллектуальный авторитет Адриена Данглара был столь велик, что все подчинялись его выбору, даже не задаваясь вопросом о его уместности. Новые слова, предложенные майором, словно лекарство, в благотворном действии которого никто не сомневается, усваивались так быстро, что дать задний ход уже было невозможно.

Данглар делал вид, что мелкие лингвистические неурядицы не имеют к нему никакого отношения. Его послушать, получалось, что эти устаревшие термины сами вынырнули из глубины веков, чтобы пропитать собою стены зданий, словно древняя вода, сочившаяся по подвалам. «Приемлемое объяснение», — признал Адамберг. «А что такого?» — отозвался Данглар.

Коллоквиум начался с обсуждения убийств на Порт-де-ла-Шапель и смерти шестидесятилетней женщины в лифте от сердечного приступа. Адамберг быстро пересчитал своих подчиненных — троих не хватало.

— Где Керноркян, Меркаде и Жюстен?

— У «Философов», — сказал Эсталер. — Они уже почти закончили.

Даже множество убийств, свалившихся за эти два года на Контору, не смогли погасить изумленную радость, сиявшую в зеленых глазах бригадира Эсталера, самого юного в их компании. Длинный, тощий Эсталер вечно жался к массивной и несокрушимой Виолетте Ретанкур, к которой он относился почти с религиозным благоговением и ни на шаг от нее не отходил.

— Поторопите их, — приказал Данглар. — Не думаю, что они уже «почти закончили» обсуждать философскую концепцию.

— Нет, майор, всего лишь пить кофе.

Адамбергу было решительно все равно, как именовать рабочие совещания — собраниями или коллоквиумами. Он никогда не испытывал особой страсти к коллективным обсуждениям, увиливал как мог от раздачи поручений, и эти массовые пятиминутки доставали его до такой степени, что он даже не помнил, удалось ли ему хоть раз дослушать все до конца. Рано или поздно мысли уносили его прочь от этого зала, и издалека — откуда, интересно? — до него доносились только обрывки фраз, лишенные смысла, что-то на тему местожительства, допросов и слежек. Данглар внимательно следил за уровнем тумана в карих глазах комиссара и дергал его за руку, когда мутная дымка достигала опасной отметки. Что он и сделал в данный момент. Адамберг реагировал на сигнал и спускался на землю, выйдя из ступора — так многие определяли его состояние, — который был для него жизненно необходимой лазейкой в иные пространства, где он в одиночку нащупывал ходы и двигался в непредсказуемом направлении. Весьма туманном, по мнению Данглара. Весьма, соглашался Адамберг. Сейчас речь шла о смерти в лифте. Героями дня стали лейтенанты Вуазне и Морель, которые догадались, что тут не все чисто, и доказали, что лифт был поврежден специально. Готовился арест супруга покойной, развязка драмы была близка. Эта история оставила в душе Адамберга лишь легкий печальный след, как бывало всегда, когда он неожиданно сталкивался с грубой реальностью.

Следствие по делу об убийстве на Порт-де-ла-Шапель вполне вписывалось в обычный набор преступлений с целью ограбления. Одиннадцать дней назад чернокожий громила и белый толстяк были найдены мертвыми, один в тупике Ге, другой в тупике Кюре. Удалось выяснить, что Диала Тунде, чернокожий верзила двадцати четырех лет, продавал шмотки и пояса под мостом возле Порт-де-Клиньянкур, а белый толстяк Дидье Пайо по прозвищу Пайка, двадцати двух лет, облапошивал народ в бонто [5]в центральном ряду блошиного рынка. Они не были знакомы, и их единственным общим знаменателем оказались невероятные размеры и грязь под ногтями. И вот тут Адамберг уперся и, непонятно почему, ни за что не хотел передавать дело в Наркотдел.

Допрос соседей в безнадежных лабиринтах промозглых комнатушек и навечно запертых туалетов ничего не дал, равно как и посещение всех забегаловок означенного сектора. Матери умерших, вне себя от горя, заверили, что их сыночки были чудными мальчиками, одна продемонстрировала маникюрные щипчики, другая — шаль, подаренные месяц назад. Бригадир Ламар, съежившись от смущения, вышел оттуда сам не свой.

— Старушки мамы… — сказал Адамберг. — Если бы только мир мог соответствовать мечтам старушек мам.

Внезапно воцарилось ностальгическое молчание, словно каждый из присутствующих, вспомнив о розовых мечтах собственной старушки мамы, задумался, удалось ли ему или ей хоть как-то этой мечте соответствовать и сильно ли они отклонились от курса.

Ретанкур исполнила мамину мечту не в большей степени, чем все остальные. Мама воображала ее обворожительной блондинкой-стюардессой, успокаивающей пассажиров в салоне самолета. Но едва Виолетта достигла половой зрелости, как этот светлый образ сошел на нет под давлением 110-килограммового веса при росте 1,80. Остались от него лишь цвет волос и выдающиеся способности к утешению. Позавчера, например, ей удалось пробить брешь в глухой стене, выросшей на пути следствия.

Протоптавшись неделю на одном месте, Адамберг отчаялся и решил забрать у Ретанкур убийство на семейной почве в элегантном особняке в Реймсе, следствие по которому она уже заканчивала, и перебросил ее на Клиньянкур — словно волшебной палочкой взмахнул, сам не зная зачем. Он пристегнул к ней лейтенанта Ноэля — амбала с оттопыренными ушами, вечно закованного в кожаную куртку. У Адамберга не сложились с ним отношения, но Ноэль был способен защитить Ретанкур, если что. В итоге она встала на его защиту, чего и следовало ожидать. Допрос в кафе закончился потасовкой, которая выплеснулась потом на улицу. Массивное наступление Ретанкур утихомирило распалившихся драчунов, и ей удалось вырвать Ноэля из лап трех отморозков, которые явно собирались его замочить. Этот эпилог весьма впечатлил хозяина бистро, уставшего от вечных разборок. Забыв на время о законе молчания, царившем на блошином рынке, и впав, вероятно, в тот же экстаз, что и Эсталер, он догнал Ретанкур и переложил свое тяжкое бремя на ее плечи.

Прежде чем доложить, Ретанкур быстро развязала и снова завязала короткий хвостик — жалкие остатки детской робости, подумал Адамберг.

— Эмилио, хозяин кафе, говорит, что Диала и Пайка действительно не были раньше знакомы. Они промышляли в разных секторах огромного рынка и никогда не пересекались, хотя их и разделяли каких-нибудь пятьсот метров. Такое густое зонирование привело к возникновению целых племен, представители которых никогда не смешиваются между собой во избежание стычек и проблем. Эмилио уверяет, что Диала и Пайка просто вместе попали в одно дерьмо, и не по своей воле, а по вине чужака, незнакомого с законами рынка.