Пять капель смерти - Антон Чиж Страница 15

— Что же остановились, играем дальше!

— С удовольствием, Николай Густавович, но хотелось увериться, что у вас имеется тысяча шестьсот рублей, которые только что изволили проиграть.

Ванзаров своим успехом был обязан Стеньке Угрю. Знаменитый фармазонщик [14]проникся к нему таким уважением, что обучил приемам беспроигрышной игры, добавив: «Будет тебе, Георгич, кусок хлеба на старость».

Страшная цифра оглушила: что наделал! Как мог так забыться?

— Простите, вынужден просить об отсрочке… — Барон еле шевелил языком.

Это конец. Остался один выход: продать дом и застрелиться. А какой фарт шел! Еще бы чуть-чуть, и отыгрался…

— Я готов списать долг и угостить прекрасным ужином за маленькую услугу.

— Что вам угодно?

— Сущий пустяк. Расскажите все, что знаете про этот символ.

На зеленом сукне мелок нарисовал пентакль.

— Зачем вам?

— Сугубо личный интерес.

Барон тут же согласился. Его спросили, где он желает отужинать. Старый гурман был не прочь заглянуть в «Донон», где застолье обошлось бы не меньше четвертного. Но согласился на «Медведь».

Ресторан этот был местом примечательным. Гостей встречало чучело Топтыгина размером с мамонта. Мишка держал серебряный поднос с полуштофом и заздравной рюмкой, разевая пасть, будто рявкал: «Пей, да дело разумей!» Но посетителей часто выносили без признаков сознания. В «Медведе» играл оркестр из двадцати музыкантов, в двух залах помешалось двести пятьдесят столов и еще тридцать в отдельных кабинетах. С осени до весны жизнь била ключом. Публика любила заведение господина Игеля за хорошую кухню, умеренные цены и вольный дух. Как раз для азартного барона.

Ванзаров взял отдельный кабинет.

Николай Густавович так давно нормально не ел, что без стеснений заказал обед из пяти блюд. Когда подали пармский салат, он накинулся коршуном. Разделался с крабовым супчиком, запил тремя бокалами рейнского красного, вытер губы салфеткой и только тогда блаженно вздохнул:

— Что желаете знать о пентакле?

Ванзаров заметил на мизинце фон Шуттенбаха странный перстень:

— У вас пентаграмма на щите у русалки.

Барон смутился.

— Это древний гностический символ. Прошу вас, не надо шутить на эти темы… Так что именно вас интересует о пентакле?

— Все, что угодно.

Воспоминания Курочкина Афанасия Филимоновича, старшего филера филерского отряда Департамента полиции

Господин Джуранский сведения мне передал такие точные, будто сам видел. Вот что значит школа Ванзарова. Да вы и сами, господин Гривцов, знаете. Бывает, некоторые господа ловкие прикажут: ищи того, не знаю кого.

Я, как полагается, записал установку в филерский блокнот и побежал в Департамент полиции. У нас там, рядом с кабинетом моим и залой, где проводился инструктаж, пряталась тесная каморка, забитая разнообразным платьем, — костюмерная отряда нашего. Для скрытного наблюдения приходится в кого угодно переодеваться: в крестьян, бродяг, извозчиков и прочий неприметный люд.

Пыли у нас там изрядно собралось. Как войдешь — обязательно чихнешь. Костюмерная, конечно, громко сказано, не театр ведь. Так, темный чуланчик, окон нет, духота да нафталин. Костюмы для слежки специально не чистят и не проветривают: чтоб имели натуральный вид. Разжег я газовый фонарь и выбрал: русские сапоги, поддевку, помятую серую фуражку и черную куртку на ватной подкладке. Набор, подходящий для такого случая. Отправляюсь в свой кабинет.

Кабинет — одно название. Угловая комнатенка, отгороженная от общего коридора тонкой перегородкой. Переодеваюсь в тряпье, сажусь перед зеркальцем и бороду с усами наклеиваю. Потом по скулам темным гримом мазнул, по лбу. Сажей ногти натер, как у рабочего люда. Посмотрелся — вроде ничего маскарад вышел, убедительный и незаметный. Народ у нас не дурак, если что не так — сразу фальшивку чует. Разоблачат вмиг. Хорошо, если в глаз дадут, а то ведь могут и ножиком пырнуть, всякое с нашим братом-филером бывало. Осторожность нужна. И тщательность. Есть такая профессия — за людьми следить.

Прикинул, куда первым делом загнуть. Ну, обошел трактиры дешевые на Петроградской стороне, вроде никого похожего. Весь день на это положил. А на следующий день опять принялся. Понимаю, что ротмистру результат нужен. Да и не ему, наверняка Ванзаров распоряжение отдал. А уж для Родиона Георгиевича надо расстараться. Такой человек!

Потому принялся со всем умом. Обход начался с трактира Арсентьева на Кронверкском проспекте. Заказал у полового чайную пару и шкалик. За теплой беседой под чаек и водочку можно узнать многое.

В зале заприметил субъекта, отчаянно страдавшего. Себе рюмку налил и тому подмигнул. Уговоров долгих не потребовалось, сразу прискакал. Чокнулись за приятное знакомство, разговор завязался. Мужичок оказался местным завсегдатаем, в свободное от трактира время подрабатывал мелкими услугами в ближайшем доме, знал все и про всех. Доложил, что хозяин трактира — жулик, в каток [15]ставит протухшие закуски, половые воруют от хозяина чаевые, а тетка Анфиса снюхалась со слесарем Перовым и теперь бегает к нему, почитай, каждый день.

Я ему водочки подливаю, сам же — только чай, но рюмку держу наполненной. Когда же мужичок объяснился мне в вечной дружбе, осторожно спрашиваю: а не было ли сегодня или вчера компании, которая лихо гуляла? Знаток трактира дает честное слово, что лихих пьянок, как ни жаль, не случилось. Посидел я для приличия еще четверть часика и оставил труженика приканчивать шкалик.

Такая же история повторилось в трактире Москалева на Большой Зеленина. Без всякого результата выпил чайник чаю.

Оттуда направился в трактир Чванова в начале Малого проспекта и выпил еще чаю. Потом заглянул в «Волгу» на Большом проспекте и влил в себя чайник. Кое-как дошел до «Луги», в конце Малого проспекта, и заставил себя осушить новый чайник. Без этого разговор бы не пошел. Но везде повторялось одно: словоохотливые завсегдатаи пили водку, выкладывали всю душу, но подозрительной компании, которая гуляла и спускала вещи, никто не видел.

Обошел я еще пять или шесть заведений Петербургской стороны, уж точно не припомню, и ничего толкового не узнал. Но уж чаю напился так, что вынужден был забежать в глухой двор. Одна срамота. А что делать? Невтерпеж.

Такие вот страдания претерпел. Всякое в нашей службе бывает. Сил уже не осталось. Решил: завтра займусь заведениями Васильевского острова. Только отдохну от этого проклятого чая чуток.

Лекция в общедоступном лектории, что в Соляном переулке, барона Николая Густавовича фон Шуттенбаха «Об исторической роли пентакля»