Превращение в зверя - Надежда и Николай Зорины Страница 15

Торопиться не стоит, у меня есть в запасе две недели. Целых две недели для подготовки к смерти — две полноценных недели жизни. И еще у меня имеется подробная инструкция, как прожить эти две недели и как потом умереть. Завтра я должна выйти на работу и написать заявление по собственному желанию в связи с переездом в другой город: видите ли, я не могу здесь больше оставаться, у меня погиб любимый человек, перемена обстановки, возможно, поможет забыть… Безутешная почти вдова, я буду говорить все эти две недели о переезде, возлагать на него надежды. Я буду говорить… Я не выдержу роли!

Я не хочу умирать — вот в чем вся суть. И уж точно не хочу умирать по инструкции. Как так случилось, что прошло уже пять лет? Я не заметила. Да ведь когда соглашалась на эти условия, разве думала о них? Тогда я тоже просто хотела жить, любой ценой. Он сказал мне: забудьте, не вы, а та, другая женщина убила ребенка, вы — невиновны, вам дается несколько лет новой жизни. И я согласилась. И жила, и действительно забыла, не думала. А теперь…

Что мне делать теперь? Я не хочу следовать его инструкциям, не хочу, не могу хладнокровно, шаг за шагом подготавливать свое убийство.

Я отказываюсь! Но он сказал, что все время будет находиться рядом и если мне станет особенно страшно, поможет. Поможет убить меня.

А кто поможет меня спасти?

Нет такого человека, разве что… За пять лет я не успела обзавестись друзьями. Есть просто знакомые, но они не помогут.

Надо бежать. Но куда? Назад, в ту, прежнюю жизнь? Ничего не получится. Те, кто знали меня там, уверены, что я умерла: пять лет назад покончила жизнь самоубийством. Не стоит мучить людей своим воскрешением. Да и потом, я действительно там умерла — ни имени, ни документов не осталось. Осталось только мое преступление. Нельзя воскресать!

Что же тогда? Подчиниться инструкции?

Еще несколько часов назад я сама, добровольно, хотела умереть. То есть не просто хотела — смерть виделась единственным выходом. Что изменилось? Гибель любимого человека перестала причинять мне боль? Не перестала. Я надеюсь, что пройдет какое-то время и боль притупится, а потом и совсем пройдет? Не надеюсь. Думаю, что когда-нибудь снова смогу стать счастливой? Не думаю. Тогда почему…

Не знаю. Но умирать я точно больше не хочу.

А спастись невозможно. Главное — обратиться за помощью не к кому. Любой из моих знакомых, даже если бы и согласился помочь, легко вычисляем. И потом, как я расскажу им все это? Пять лет назад я была совсем не я, и эта не я убила ребенка… Нет, невозможно! На это он и рассчитывал, что рассказать никому невозможно, за помощью обратиться нельзя. Он знал, что я подчинюсь, стану выполнять все инструкции, потому что выхода другого все равно у меня нет.

Должен быть выход! Он все рассчитал, только не учел случайности. А если воспользоваться? Если попытаться обратиться к тому человеку, который подошел ко мне на кладбище? Мне кажется, я видела его раньше, только не могу вспомнить где. Уж конечно не во сне! Но все же… Надо постараться вспомнить. Лицо его стоит перед глазами, но никак не переносится в другую обстановку, вне кладбища. И все же я видела его… Где? Вспомнила! В ресторане. Он сидел за соседним столиком. Я и тогда подумала то же, что сейчас: где же видела его раньше? Но в тот момент это было не важно, и додумывать свою мысль не стала: Женя пригласил меня на танец…

А теперь я должна вспомнить. Возможно, он станет моим новым спасителем.

Его лицо стоит перед глазами. Возникло вдруг, из пустоты, и не отпускает. Как мост тогда, пять лет назад. Подсказывает возможность выхода, протягивает руку помощи. В прошлый раз я пошла на все, чтобы спастись, точно так же ухватилась за соломинку. Точно так же боялась — и вдруг возник мост.

Где же я видела раньше его лицо? Где и когда? На кладбище, в ресторане, а до этого?

Стояла жара. И голова болела. Я еще не встретила Женю, еще не научилась любить, из Элюара знала всего несколько строчек, да и те никогда не вспоминала. Стояла жара, хоть наступил уже вечер. Мы ездили по вызовам, в машине было душно. В скорую позвонила соседка, она же встретила нас у двери квартиры.

— Я никак не могу его разбудить! — сказала испуганно и схватила меня за рукав халата. Я подумала: дочь? жена? — совершенно без возраста особа. Оказалось, соседка. — Его сын на работе, должен скоро прийти, но я так испугалась, что сразу звонить. Никак не просыпается, понимаете?

Изможденный старик, раковый, он умер примерно за час до нашего приезда. Все было ясно: не выдержал болей, не вынес безнадежности. Пустой пузырек стоял рядом, на стуле. Видно, долго копил снотворное, собирал по таблетке в этот самый пузырек, а потом отравился. Что ж, оставалось лишь написать заключение о смерти. И в тот момент, когда Иван писал под мою диктовку, появился он, его сын. Теперь я все вспомнила! Да, это был он. Когда это было, какого числа? В июне? В июле? Стояла жара…

Напрасно я так долго, так тщательно вспоминала — чем он мне может помочь?

Тем, что его-то уж точно не вычислят, никак не сопоставят со мной. Но почему он предложил мне помощь? Откуда он узнал, что мне нужна помощь? Как он вообще оказался на кладбище? Ходил навестить могилу отца, увидел меня, подошел, как подходят друг к другу те, у кого похожее горе? Скорее всего. Почему же я так испугалась? Кажется, я его оттолкнула и даже слегка ударила. А он ничего плохого не имел в виду, просто соболезнование в такой форме выразил. Но значит, рассчитывать мне не на что — не такую помощь он подразумевал. Не спасение предлагал, а обычное сочувствие.

И все же… Во всяком случае, теперь мне ничего не стоит его найти. Узнать его адрес проще простого. Просмотрю вызовы в компьютере за июнь-июль и найду. Сделаю вид, что послушно следую инструкции, пойду завтра на работу, напишу заявление и узнаю адрес.

* * *

Больше всего я почему-то боялась встретиться с его соседкой, той, что тогда скорую вызвала. Мне представлялось, что она так и стоит у двери — все это время стояла — и снова испуганно схватит меня за рукав. Или, ну хорошо, не стоит, а притаилась в своей квартире и напряженно прислушивается. Как только откроются дверцы лифта, выглянет, узнает меня, обрадуется, схватит за рукав… Я отгоняла все эти безумные представления, боролась с ними, уговаривала себя не сходить с ума, не дурить, но так до конца с ними справиться и не смогла. Вышла из лифта на этаж раньше и пошла пешком, стараясь неслышно ступать по лестнице, на цыпочках подкралась к его квартире — словно делала нечто ужасное, тайное, словно собиралась совершить преступление и боялась свидетелей.