Тени убийства - Энн Грэнджер Страница 15

Когда они с Флоренс были маленькими, нянька пугала их рассказами о страшном буке, который живет в темных углах и набрасывается на проходящих детей. В результате они с Флоренс и даже Артур, знавший, что мальчик должен быть храбрым, поднимались и спускались по лестницам только вместе. Крепко держались за руки для взаимного ободрения, опасливо вглядывались во все углы, взвизгивая при каждом скрипе ступеньки. Наконец отец узнал, что дети перепуганы до смерти, и устроил торжественную церемонию изгнания беса, в том числе из платяного шкафа.

И вот он вернулся. Возможно, думала Дамарис, вообще не уходил. Папа в восточном халате с тюрбаном его не провел. Он просто дождался своего часа и явился. Уже не тень, а плоть и кровь. Наша плоть, наша кровь. На другом краю своей долгой жизни она снова с ним встретилась. Бука стал реальным. Вот он, идет за ней по лестнице, как шел за двумя перепуганными девочками почти восемьдесят лет назад.

Вышли по лестнице в коридор, Дамарис прошла дальше, открыла дверь:

— Помещу тебя в башне. Надеюсь, здесь будет удобно. Там ванная. С горячей водой перебои бывают. Если захочешь ванну принять, то скажи, я бойлер зажгу. Никому это делать не позволяю. У него свой характер.

— Пожалуй, справлюсь, дорогая кузина, если вы мне разок объясните.

Большие темные глаза смотрят с мягкой насмешкой. Хотя Дамарис больше смутил не ответ, а обращение «дорогая кузина». Плевать, если он взлетит на воздух вместе с газовой колонкой, но она ему не «дорогая». Вообще невозможно представить себя чьей-то кузиной.

Видно, он заметил, как она поморщилась, и это его позабавило. Вслух не рассмеялся — хватило ума. Известно, что перед ней человек очень умный. Дамарис ужаснулась, почуяв полную беспомощность при этой мысли. Хватит ли сил для будущей битвы? Хотя ее умственные способности в полном порядке, мозги женщины восьмидесяти двух лет не поспеют за соображениями мужчины — сколько ему там? Двадцать девять, тридцать… Немыслимо молод. Хотя есть в этом молодом человеке что-то очень старое. Точно не скажешь, но вдруг стало ясно: он молод годами, но застарел в грехе, и его обращение к ней это доказывает.

Может, это несправедливо? Ее кольнула совесть. Винит человека, о котором ничего не знает, кроме случившегося сто лет назад и давно уже ушедшего в историю… Но разве можно выбросить это «на свалку истории», когда оно здесь, большое, как жизнь, улыбается из сверкающих темных глаз?

Цепляясь, как за спасательный круг, за мелкие повседневные детали, Дамарис осторожно сказала:

— Насчет еды должна объяснить. Завтракать будем, конечно, вместе. Ланч тоже подается. Мы с сестрой не ужинаем. Нам не требуется. Съедаем что-нибудь легкое — тосты, сэндвич… Поэтому я договорилась об ужине в «Перьях». Это паб в двух минутах ходьбы по дороге. Там уже знают. Просто зайдешь, представишься хозяйке миссис Форбс.

Узнав о его приезде, они с Флоренс сразу решили, что ни в коем случае не станут готовить для мужчины. Во-первых, старая газовая плита никуда не годится, во-вторых, пришлось бы закупать продукты. Миссис Форбс поняла, охотно согласилась помочь. Разумеется, она женщина деловая, поэтому последовал довольно крутой торг. Интуиция подсказала Дамарис, что расходы на питание гостя падут на хозяек. Из тех же соображений она не поместила его в «Перья» на полный пансион. Конечно, он им обойдется в копеечку, но она решила свести траты к минимуму. Яну будут подавать на ужин самые дешевые блюда (сосиски с пюре, бифштекс с жареной картошкой). После его отъезда миссис Форбс составит счет. Если он пожелает чего-то изысканного, миссис Форбс сразу же объяснит, что за это надо расплачиваться из своего кармана.

— Дорогая кузина Дамарис…

«Он это нарочно, — подумала она. — Видит, что мне не нравится».

— Вот увидите, я никаких хлопот не доставлю. Даже смогу помочь. С радостью сделаю все, что потребуется. Знаете, я на все руки мастер.

— У нас есть мастер, — нелюбезно отрезала она. — Рон Гладстон.

Ян потянулся к ней, выражая теперь лишь стремление угодить. Дамарис с трудом сдержала побуждение оттолкнуть его.

Если он это почувствовал, то виду не подал. Вошел в комнату, охнул и замер. Дамарис слегка про себя усмехнулась, сухо и едко.

— Портрет! — Молодой человек оглянулся, сверкая глазами. — Я его узнал! У меня есть старый снимок. Это…

— Уильям Оукли, — объявила она, глядя на него издали. Солнце почти зашло, последний лучик света тронул золоченую раму розовым пальцем. С холста на них смотрел мужчина в сюртуке, красивый, не внушающий доверия, с насмешливым темным взглядом, с полуулыбкой без тепла на красных губах. Одна рука засунута наполеоновским жестом за борт сюртука, другая лежит на книге. — Мой дед, твой прадед, — добавила Дамарис. — Я припомнила, что портрет где-то хранится, нашла, вытерла пыль и повесила в башенной комнате. По-моему, он здесь на месте.

Она оставила его распаковывать вещи, спустилась на кухню. Флоренс нарезала тоненькие кусочки хлеба, готовя к ужину сэндвичи с белковой пастой «Мармит».

— Все хорошо? — спросила она, положив хлебный нож, такой старый и истончившийся, что лезвие походило на рапиру.

«Хорошо» — неудачное слово, мысленно возразила Дамарис. Все плохо. Несчастья преследуют Оукли до последнего.

— Я сказала, если хочет ужинать, пусть отправляется в «Перья». — Дамарис взяла нож для масла, чтобы намазывать хлеб.

— Может, поест и скоро уедет, — оптимистично предположила Флоренс. — Ему будет скучно и неудобно. Еда в «Перьях» несъедобная, вечно все пережарено. А в башне очень холодно, даже в разгар лета.

— Будем надеяться, — мрачно кивнула Дамарис. — Иначе придется принять меры.