Большой облом - Владимир Хачатуров Страница 15

Первым настучал Аникееву на Лядова один из бывших соратников по партии. Не хвалил, не хулил, – восхищался размерами состояния. Слово «мультимиллиардер» звучало в устах этого пламенного борца за народное счастье упоительнее «коммунизма» и слаще «экспроприации». Вскоре одна из местных газетенок опубликовала панегирик, посвященный сей выдающейся личности. Кроме неприкрытой лести и откровенных дифирамбов, обнаружились в статье и кое-какие фактические сведения об этом великом человеке. Лядов оказался местным уроженцем, коренным южноморцем. Некоторые старожилы, по уверениям автора, помнили этого скромного белобрысого парнишку, единственного сына фельдшера и хуторянки, который сразу по окончании восьмилетки уехал продолжать учебу в Ростов-на-Дону, затем, по слухам, в Москву, далее – везде, и вот вернулся на родину из заморских краев спустя тридцать лет. И привела его в родные пенаты не банальная ностальгия, а благородное желание принести пользу землякам. С этой целью он и приобрел часть побережья на городской окраине, – чтобы быть поближе кошельком и телом к благодетельствуемым массам. Заинтригованный Аникеев не поленился лично съездить взглянуть на место обитания благодетеля.

Скромный, не более двадцати гектаров клочок земли, огороженный двойным забором – декоративным и охранным. Резные ворота из мореного дуба недвусмысленно намекали, что вторые сделаны не иначе, как из титана. Словом, заходите, земляки, на огонек, чайку погоняем, за жисть покалякаем… если, конечно, стража вас за шлагбаум подъездной дороги пропустит…

Аникеев не стал подъезжать, светиться. Вернулся на основную дорогу, припарковал машину на обочине и пешком, через холм, поросший гибискусом и бугонвилиями, добрался до ворот. Поглазел на них, поморщился, прикинув количество специального снаряжения, могущего понадобиться штурмовому взводу для преодоления этой преграды, и вернулся на вершину холма – обозревать поместье орлиным взором полководца, проводящего предварительную рекогносцировку. И вдруг застыл, уставившись сквозь мощные линзы цейсовского бинокля на странное сооружение, этакую помесь русского терема с феодальным замком и родовой усадьбой американского плантатора. Глядя на это причудливое строение из мрамора, гранита, розового камня, карельской сосны, стекла и пластика, хотелось поинтересоваться здоровьем архитектора, узнать, своей ли смертью умер бедняга или позаимствовал у кого-либо из христианских мучеников?.. Чуть довернув влево, Аникеев увидел белую кромку пляжа, пирс и ослепительно-снежную громадину океанской яхты. Личный плавучий дворец как средство передвижения. Ну, там, в Азов на рыбалку сгонять, в Одессу на ярмарку смотаться, в Колхиду за золотым руном прошвырнуться, да мало ли куда еще несносная праздность бедного миллиардера снарядиться вынудит! Заныло в сердце Аникеева от такого великолепия, тайные мечты о личном катере показались вдруг такими пустыми, такими ничтожными. И почувствовал он себя сверчком, ошибившимся шестком. Сенькой с протянутой шапкой, – не моя, дескать, у моей и мех поплоше и подкладка не шелковая… Штраф за стоянку в неположенном месте, выписанный полицейским, поджидавшим его у припаркованной машины, допек Аникеева по самое, как говорится, «не могу молчать» и «смело, товарищи, в ногу». Служебный долг породнился с сердечным негодованием. Запал на миллиардера Аникеев, тем более что профессиональная интуиция свидетельствовала – не зря, а милицейский опыт подтверждал, что «ох, недаром она, недаром за молодым гусаром». В том смысле, что такие неимоверные акулы бизнеса, как Лядов, абы в каких акваториях просто так не прохлаждаются. Интерес у них всегда один и тот же – плотоядный, сверхприбылью именуемый. Ибо, как учил его Хайнц Редер, иным людям всех денег в мире мало, чтобы удовлетворить свои высокие запросы: попить, поесть, поразвлекаться да ндрав свой вздорный показать. А ндрав у Лядова, судя по усадьбе, тот еще…

Первым делом Аникеев положил исполнить свои прямые обязанности: узнать о капиталовложениях миллиардера на земле его предков. Любопытнейшие вещи обнаружил Александр Николаевич. Оказывается, среди множества фирм и компаний, учрежденных Лядовым в Южноморске (в числе прочих следует упомянуть о двух пятизвездочных гостиницах, фармацевтическом комбинате, трех банках, стольких же строительных трестах, нескольких транспортных объединениях), не было ни одной прибыльной. В лучшем случае они покрывали свои расходы, в худшем – датировались из скудных сбережений учредителя. Если учесть, что многие учебные заведения, такие как Медицинский Колледж, Гуманитарный Лицей, Православный Теологический Институт и Академия Спиритуализма имени А. М. Бутлерова также содержались Лядовым, то становилось боязно за его финансовое благополучие. Кто же так малую родину любит – вплоть до собственного разорения? С чего это на международного миллиардера, на кровожадную акулу транснационального бизнеса добрый стих нашел, что он вдруг зажил себе в убыток? Переводит капитал с грешной земли на святые небеса в соответствующей валюте? Долгий же он способ раздачи всего имения своего нищим избрал… А может от налогов таким неуклюжим образом скрывается? Или это запланированные издержки в ожидании сверхприбылей? Интересно, каких сверхприбылей можно ожидать, к примеру, от гостиницы в виде афонского монастыря, где номерами служат сырые кельи, на трапезу сзывает колокольный звон, по средам и пятницам не подают скоромного, и чуть ли не ежедневно учиняют прельстившимся экзотикой постояльцам посты по всей строгости устава от Пахомия, налагая епитимьи на нерадивых? Правда, горничные там, если верить молве, несказанно красивы и скрывают под рясой природную девственность, но, спрашивается, много ли останется у потенциальных первопроходцев сил после изнурительных постов и молитвенных бдений? Постояльцы сбегают оттуда максимум на третий день по вселении, бросая багаж, который гостиница вынуждена пересылать им за свой счет. Нет, господа, тут пахнет чем угодно, но только не прибылью, даже самой минимальной: моральной, нравственной, патриотической, конфессиональной…

И Аникеев не без тайной радости отбросил мысль о сверхприбылях Лядова от официально принадлежащих ему предприятий как сверхнелепую.

И потом, рассуждал Аникеев, распаляясь, если этот Лядов такой доброхот, почему он не выставил свою кандидатуру в мэры горячо любимого города? Слишком мелкая для него должность? А может, лишнего внимания не хочет к себе привлекать? Но он и так всегда под постоянным прицелом репортеров светской хроники живет. Впрочем, одно дело репортеры, и совсем другое, если под тебя недруги при помощи государственных структур копать примутся. Эти могут, что угодно нарыть, – разумеется, угодное заказчику… А коли так, значит, миллиардеру ничего другого не оставалось, как протащить в мэры своего человека.

Расследование финансовых источников предвыборной кампании мэра стоило Аникееву не только времени и денег, но нервов. Единственное, чего он так и не сумел постичь в искусстве сыска, – это сидеть и спокойно дожидаться конкретики. Воодушевленный собственной увлеченностью, он не находил себе места, пока его ребята бегали по городу, добывая информацию. То, что они, в конце концов, раздобыли, шефа отнюдь не удовлетворило, просто исключило еще один вектор поиска как бесперспективный. Оказалось, что многоумный миллиардер пожертвовал на предвыборные кампании двух главных претендентов совершенно одинаковые астрономические суммы. Аникееву пришлось проявить волю, чтобы не отвлечься на посторонние темы, к примеру, попытаться выяснить, как распорядился этой суммой претендент, которого он поддерживал. Никаких иллюзий на этот счет он уже, конечно, не питал, да мелочиться было недосуг…