Смерть в стекле - Джесс Кидд Страница 15

Она не оборачивается, предпочитая сосредоточиться на своем впечатлении от Марис-Хауса, к которому она приближается.

Особняк сэра Эдмунда – архитектурный гротеск. Вычурный фасад являет собой нелепое сочетание военного корабля и свадебного торта. Множество узких бойниц, резные раковины, витые трубы, ложные зубцы, выступ в виде корабельного носа на втором этаже и обилие орудийных портов. На рельефном каменном фронтоне над центральным входом резвится Нептун с нимфами. Окна нижнего этажа обрамляют помпезные каменные гирлянды в виде морских звезд и створчатых раковин.

И, несмотря на все это, особняк выглядит нежилым.

Брайди обходит здание с торца и видит, что гостеприимными выглядят только помещения прислуги: их окна освещены.

Территорию охраняет новая свора собак, заменивших тех, что были отравлены в ночь похищения ребенка. Они подбегают к Брайди и тыкаются мордами в ее ладони. От нее не пахнет паническим ужасом, как от крестьян и странствующих торговцев. От нее не пахнет грубой шерстью и страхом, как от бродяг, которые иногда появляются на газонах в надежде выпросить подаяние. Эта женщина скроена из средства для чистки обуви, табачного дыма, чистой ткани и северного ветра. Что до мертвеца, следующего за ней, у того нет дурных намерений. От него веет слабым духом загробного мира, холодным, с металлическим привкусом – как от свежевыпавшего снега. Это не те гости, которых нужно прогонять. Собаки возвращаются к своим делам – развалившись в будках, принимаются почесываться.

* * *

Сэр Эдмунд Ательстан Берик прогуливается по двору: от террасы к розарию, от розария к голубятне, от голубятни к пруду, от пруда к зарослям рододендрона. Вечерний обход территории особняка вошел у него в привычку задолго до похищения дочери. Тревоги давно уже терзают сэра Эдмунда.

Он раздумывает о превратностях своего проклятого существования. Сэр Эдмунд одарен сверхъестественным невезением. Как следствие, для инженера и натуралиста-любителя он необычайно суеверен. И это он – человек науки и упорного труда! Он всегда носит при себе кроличью лапку и не терпит в своем поместье черных кошек. В остальном он является приверженцем Чарльза Дарвина, деятельность которого в равной мере успокаивает и смущает его ум. То есть когда он не размышляет о собственном вечном проклятии, в голове его роятся вопросы, касающиеся смелых научных гипотез, религиозного догматизма и длины шеи жирафа.

Сэр Эдмунд каждый божий день готовится принять удар затаившихся сил, которые только и ждут удобной возможности, чтобы наказать его за порочную тайную страсть к неестественной природе. Сэр Эдмунд – коллекционер, ненасытный, неутомимый собиратель, питающий интерес к аномалиям и мутациям, всевозможным дефектным и уродливым формам жизни, обитающим в воде или в околоводной среде. Если какое-либо существо плавает, шлепает или выдувает пузыри неким странным образом, он его убивает, таксидермирует или помещает в сосуд и ставит в своей личной библиотеке. Сэр Эдмунд продал половину родового поместья, чтобы иметь средства на финансирование своего увлечения и участие в прожектах, лишающих его душевного покоя. Он подобен оологам  ^[12], уничтожающим будущих цыплят ради того, чтобы заполучить в свои коллекции вожделенные яйца. Сэра Эдмунда, как всякого коллекционера, раздирают противоборствующие силы – тяга к приобретению и сохранению, жажда поиска и разрушения. Взять, к примеру, Джона Хантера  ^[13]. Две стороны одной монеты. С одной – анатом, хирург, выдающийся ученый. С другой – охотник за больными, расхититель гробниц, любитель вываривать кости ирландцев-великанов.

Сэр Эдмунд совершил грех, собирая свою коллекцию. Он размышляет о своем грехе и о наказании (по законам людским и божеским), которое ему суждено понести. И потому, огибая дом в этом возбужденном состоянии раскаяния и смертельного страха, сэр Эдмунд с готовностью принимает Брайди Дивайн за карающего посланца потустороннего мира. За банши  ^[14] или злобного чертенка. В сумерках капор придает ей вид демона, парящего над землей. Брайди требуется несколько минут, чтобы выманить баронета из-за куста гортензии.

* * *

Сэр Эдмунд рассматривает Брайди, но до конца он не разубежден. Она удобно устроилась у пылающего камина в его кабинете. В одной руке трубка, в другой – херес. Сэр Эдмунд уверен, что Брайди из тех людей, которые умеют воспользоваться даже малым благоприятным шансом. Личность она прелюбопытнейшая, и сэр Эдмунд заинтригован. Перед ним симпатичная женщина в фиолетовом платье из дорожного твила. Чуть полноватая, что совершенно ее не портит. Для такой комнаты одета она слишком тепло: ее лицо блестит от пота. В сочетании с пышной грудью, обтянутой шерстяной тканью, оно делает ее похожей на аппетитный сочный пудинг. Ее потрясающе безобразный капор, теперь сморщенный, ощетинившись перьями, сушится у камина. Она отказалась отдать его на милость дворецкого. Хотя дворецкий и сам не горел желанием брать его в руки. Если капор оживет, думает сэр Эдмунд, придется усмирять его кочергой.

Без своего капора Брайди Дивайн куда больше радует взор.

Рыжие волосы, что выглядывают из-под вдовьего чепца, наверняка густые и в отблесках пламени камина кажутся огненными. Когда она поднимает на него свои болотно-зеленые глаза, воображение рисует ему ветреных дриад, резвящихся на поляне в пятнах света и тени.

Можно ли ей доверять?

– Вас запросто можно принять за привидение, миссис Дивайн, – улыбается сэр Эдмунд. – Есть в вас что-то потустороннее, эфемерное.

Руби, притулившийся у книжного шкафа, едва не прыскает от смеха.

Сердито глянув на него, Брайди разглаживает юбки на своих крепких округлых коленях.

– Сэр Эдмунд, уверяю вас, я не привидение.

Тот пристально смотрит на нее, она отвечает ему столь же пронизывающим взглядом. В какие глубины способны проникнуть эти разбойничьи глаза: в его разум, да, или в его душу?

Да поможет ему Бог!

А Брайди видит только, что сэр Эдмунд – высокий мужчина с меланхоличным взором и пышными бакенбардами. Элегантный, но несколько потрепанный. Кабинет его такой, каким и должен быть: обит деревянными панелями, с кожаной мягкой мебелью, пропитан сигарным дымом – воплощение аристократизма и незыблемости. А вот человек, которому он принадлежит, неуравновешен. Он подобен редкой старинной вазе, которую разбили, плохо склеили и, фактически бесполезную, поставили пылиться на столик в углу.