Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина Страница 14

* * *

«В сущности, все это настолько трагично, что даже смешно!» — кутаясь в тяжелую, позаимствованную из оперного реквизита шубу, Ирина неуверенно сошла по ступенькам служебного входа. Дойдя до угла освещенной площадки перед зданием, она обернулась. Несмотря ни на гибель Нино́, ни на сорванную премьеру, ни на исчезновение критика Морского и бегство танцовщицы Онуфриевой, театр жил.

Вызывающе светилось дальнее от фасада окно малого репетиционного класса. Там неистово тренировалась балерина Дуленко. Специфический метод снятия стресса, но, по словам самой Валентины, действенный. «Пляшет от горя — это про меня, — говорила она. — Если мне плохо, спасти может только танец». Она и грипп лечила тренировкой. А в 19-м, когда от голода люди хватались за любую работу, а перспективным танцовщицам из студии Тальони предложили подработать массовкой в опере, Ирина с радостью взялась, а Валечка — ни-ни! — умчалась в еще более голодный Петроград, чтоб совершенствовать искусство в хореографическом училище. Ну, потому-то Валечка и прима. Хотя вот Галина Лерхе — тоже прима, да еще и успевшая блеснуть в Ленинграде и Москве, — к тренировкам относится иначе. «Я буду танцевать сейчас вполсилы, чтоб не перегореть, а потом, на самом спектакле, выложусь. Вы же знаете, как это происходит!» — говорила она режиссеру Фореггеру. Он знал, но умолял — Ирина слышала, потому что когда-то стала невольным свидетелем их разговора — не расхолаживать коллектив и «работать на все 100, чтоб за тобой тянулись». Галина не соглашалась. Тогда режиссер рассердился и стал чаще репетировать со вторым, страховочным составом. Все понимали, что он делает это, чтобы проучить строптивицу Лерхе, но вдруг оказалось, что у Ирины — а главную роль танцевала во втором составе именно она — отлично получается. Дело кончилось тем, что премьера досталась Ирине. Хотя, если честно, сама она до сих пор считала, что даже работая вполсилы, Галина Лерхе вела партию четче и интересней.

В «Большой репетиционной» у окон то и дело мелькали разряженные силуэты. Банкет — столь неизбежный и неуместный одновременно — кому-то шел на пользу. Запланированное застолье проходило без главных действующих лиц спектакля. После известия о страшной гибели Нино́, да еще и после беседы с милицией большинство виновников торжества предпочли отказаться от празднования. Не обнаружив в зале ни их, ни дирижера, ни художника, ни представителей контролирующих организаций и партийного руководства, директор умоляюще глянул на режиссера, мол, «не пропадать же столу?» и тот отвесил щедрое: «Зови кордебалет!» Эти всегда были готовы выпить и закусить. Что, впрочем, правильно. Артисты — что с них взять?

Ирина вспомнила прощальный извиняющийся взгляд своей подружки по кордебалету Галюни Штоль и даже отвернулась от театра. Вот надо ж быть такой? Уже уходя, Ирина зашла в зал сказать всем «до свидания». Директор Рыбак начал сокрушаться, что велел своему шоферу развозить по домам перепуганных музыкантов и напрочь забыл про Ирину. Тогда режиссер Фореггер — сразу видно благородную кровь — вызвался немедля проводить Ирину до таксо. В конце концов, имеет право постановщик переживать за исполнительницу главной роли?

И тут вмешалась артистка кордебалета и Иринина подружка Галюня Штоль:

— Ее обычно муж домой отвозит! Сейчас, конечно, тоже отвезет. Ведь так, Ириш?

В обычной жизни Галюня была мила и дружелюбна, но в личной… Ревнивая, как кошка. Эгоистка! Ирине сделалось противно.

— Конечно, муж меня встречает. Не волнуйтесь. — Ирина удалилась, однако не удержалась и шепнула Галюне на прощанье: — Дуреха, успокойся! На твоего барона никто не претендует! Кроме законной супруги, разумеется!

Галюня вспыхнула, но промолчала, сама понимая, что перегнула палку, вынудив подругу отправиться в ночь.

Однако надо было все же идти домой. Возможно, там уже ждал Морской. Обходя темный университетский сад десятой дорогой, Ирина решила держаться ближе к фонарям у Мироносицкой церкви. Переходя на другую сторону Карла Либкнехта, балерина чуть не упала, поскользнувшись на заледенелой брусчатке, вскрикнула и не на шутку испугалась, что привлекает к себе лишнее внимание.

«Зря я взяла шубу! — пронеслось в мыслях Ирины. — Манто, пусть в нем я бы продрогла, словно мышь, но хоть свое. Если снимут, не надо будет ни с кем потом объясняться. А так — казенное сопрут, доказывай потом, что не торгуешь костюмами и реквизитом…»

Никаких таксомоторов, конечно, видно не было. На перекрестке стояли одинокие сани, но от одной мысли, что придется самой договариваться с извозчиком, Ирине сделалось дурно.

— Эй, стойте! — вдруг крикнули из темноты. — Стойте, я вам говорю!

«Начинается!» — подумала она и ускорила шаг.

— Ирина, подождите! — голос вдруг показался знакомым. — Неужто вы одна идете? Здесь?

«Слава Богу!» — Ирину нагонял тот самый белокурый парень Николай, который, хоть и пугал излишним панибратством, но все равно был нынче очень кстати.

— Похоже, вам начертано судьбой сегодня провожать домой всех дам Морского! — улыбнулась Ирина.

— Я думал — столь почетное задание вы можете доверить лишь друзьям! — проворчал парень, но все же любезно пошел рядом.

— Для столь юного возраста вы слишком злопамятны! — вздохнула Ирина. — Не будьте букой, я вас умоляю!

На «ты» Ирина так и не перешла, но общаться явно стала куда теплее. А может, просто Коля, после знакомства с Соней, стал менее чувствителен к обидным высказываниям Ирины. Вообще-то Николай был встрече рад. Во-первых, дом Морского лежал практически по пути к общежитию. Во-вторых, всегда приятно почувствовать себя свободным с тем, с кем всего час назад ощущал пленником, лишенным всякой воли.

У дома с табличкой «ул. Карла Либкнехта, 49» они остановились для прощания.

— Спасибо вам еще раз за Ларису! — нарушила неловкое молчание балерина. — Я и сама могла бы ее отвести, но мне так не хотелось заходить к ним в дом.

— Чтоб не встречаться с его бывшей, верно? — догадался Коля.

Ирина посмотрела как-то странно. Потом отрезала насмешливо и зло:

— Скорее, чтобы их оградить от «бывшей», — и сразу же пустилась в объяснения: — Разумеется, я «из бывших». Мать — потомственная дворянка. Отец — купец первой гильдии. Разве не заметно? — она насмешливо приподняла брови. — Но есть и хорошая новость: они меня бросили, когда драпали от большевиков. Они бросили, а Советы подобрали. Мне было 12 лет. Так что я за советскую власть, вы не бойтесь, — закончила речь она уже более спокойно. — Я всегда сообщаю свое происхождение при знакомстве, чтобы потом не было лишних сюрпризов.

— Ээээ… Как это бросили? — Николай был ошарашен. Он попытался представить бросающую его мать и не смог. — Совсем? — Ирина промолчала, а Николай вдруг спохватился. — И, это… Никаких тут нет сюрпризов. Мне лишь бы человек хороший. Правда! Подумаешь — родители дворяне. Я видел недостатки и страшнее…

Ирина неожиданно рассмеялась.

— Он видел недостатки! Не-до-стат-ки! Да вашими устами со мною говорит вся правда жизни… — и тут ее смех начал нарастать, заставил затрястись и перерос в обильные рыдания — похоже, сказалась и рана в душе, открывшаяся от известий про Нино́, и перенапряжение перед спектаклем, и срыв премьеры, и отсутствующий муж.