Особые обстоятельства - Джон Ле Карре Страница 14

Речь у Тоби, который в данный момент ни с кем, кроме самого себя, диалога не вел, со временем тоже поменялась. Его отец любил декламировать стихи, а сам Тоби всегда интересовался иностранными языками. Именно поэтому он, прекрасно сознавая, что акцент с потрохами выдает в нем провинциала, втайне от всех упорно избавлялся от своего дорсетширского картавого говора и вскоре заменил его безличным и нейтральным английским, столь любимым многими англичанами, для которых это единственный способ скрыть неблагородное происхождение, стоящее на пути к успеху.

Решил он переменить и внешность — тоже слегка, едва заметно. Понимая, что сегодня ему придется пройти через ворота министерства иностранных дел, изображая из себя беззаботного менеджера, он решил надеть легкие слаксы и мягкий черный пиджак, расстегнул две верхние пуговицы рубашки и не стал повязывать галстук.

И даже знакомые Тоби никогда не подумали бы, что всего два часа назад его бросила девушка, с которой они жили вместе последние три месяца. Она ушла из их квартиры в Ислингтоне, поклявшись, что больше никогда к нему не вернется. Но даже это печальное событие не сломило Тоби. Если между уходом Изабель и его подготовкой к преступлению и была связь, то неявная. Он, конечно, частенько долгие часы лежал ночью без сна, раздумывая о своих проблемах, которыми никак не мог с ней поделиться. Прошлой ночью они и впрямь немного поговорили. Обсудили, не расстаться ли им. Впрочем, такие разговоры в последнее время стали нормой, и Тоби предположил, что утром Изабель, как всегда, передумает. Но в этот раз она твердо решила уйти. Они не ругались, не плакали. Он вызвал такси, она собрала вещи. Когда машина приехала, он помог ей отнести вниз чемодан. Она переживала из-за шелкового костюма, который на днях отнесла в чистку. Он забрал у нее квитанцию и пообещал переслать костюм, как только тот будет готов. Изабель была бледной и, уходя, ни разу не оглянулась. Но вот промолчать и не сказать последнего слова она не смогла:

— Тоби, надо сказать, ты хладнокровный, как лягушка, — заявила она и уехала, скорее всего, к сестре в Саффолк.

Правда, Тоби подозревал, что у Изабель на примете есть парочка запасных аэродромов, в том числе брошенный ею недавно муж.

Сам Тоби, все такой же спокойный, отправился в кафе выпить кофе и съесть круассан — своеобразная прелюдия перед грандиозным преступлением века. Так он и сидел, потягивая капучино, греясь на солнышке и бездумно глядя на проходящих мимо пешеходов. Если я такой хладнокровный, как же вышло, что я ввязался в эту ужасную авантюру?

Пытаясь ответить на этот вопрос, он по привычке обратился в мыслях к Джайлзу Окли, свеому обаятельному наставнику и самозваному покровителю.

* * *

Берлин.

Новоявленный дипломат Белл — второй секретарь отдела внешней политики — только что прибыл в британское посольство, чтобы получить направление на свою первую заграничную командировку. Тогда как раз разгоралась война в Ираке. Британия поддержала США, хоть сначала и не хотела в этом признаваться. Германия со своим отношением к войне еще не определилась. Начальником Тоби был Джайлз Окли, серый кардинал посольства, шустрый, ехидный, видавший виды. В обязанности Окли, помимо прочего, входил надзор за сотрудниками британской разведки, работающими в Германии. Тоби же был его верным оруженосцем. По-немецки Тоби говорил уже очень неплохо, проявив незаурядные способности к языкам. Окли взял его под опеку, водил по министерствам и распахивал перед ним двери, в которые без него Тоби, сотрудник весьма низкого ранга, стучался бы еще очень долго. Были ли Джайлз и Тоби шпионами? Ни в коем случае! Они оба — представительные и амбициозные британские дипломаты, которые вдруг обнаружили, что высоко котируются на мировом рынке разведывательных служб, как и многие их коллеги.

Вот только чем глубже Тоби погружался в жизнь множества посольств, тем больше рос его ужас из-за грядущей войны. Он считал ее аморальной, незаконной, омерзительной. Его отвращение подпитывало и то, что он знал: даже самые ленивые из его школьных приятелей вышли на улицы, чтобы протестовать против войны. Как и его родители, которые, будучи честными христианами и социалистами, искренне верили, что дипломаты должны предотвращать войны, а не развязывать их. В отчаянии мать Тоби даже послала ему электронное письмо, в котором писала, что Тони Блейр, ее идол и кумир, предал их всех. Отец, суровый методист, обвинял Блейра и Буша в грехе гордыни и сравнивал их с парочкой павлинов из притчи, которые так любили глядеться в зеркало, что превратились в стервятников.

Учитывая, сколько неодобрительных голосов доносилось до Тоби, нет ничего удивительного в том, что и он сам вовсе не рвался воспевать прелести войны людям — а в особенности, немцам. Когда-то он сам искренне верил Тони Блейру и голосовал за него, но теперь все выступления премьер-министра казались ему отвратительной ложью. Ну а когда ему объявили о запуске операции “Освобождение Ирака”, он не выдержал.

Дело происходило в дипломатическом доме Окли в Грюнвальде. Очередная нудная и тяжелая встреча — Herrenabend, что в переводе с немецкого означает “вечер в компании холостяков”, — подходила к концу. В Берлине Тоби обзавелся хорошими приятелями-немцами, но сегодня их не было среди присутствующих. Зато за столом сидел зануда министр федерального правительства, фабрикант из Рура, страдающий манией величия, а также претендент на трон династии Гогенцоллернов и квартет парламентариев, не упускающих шанса вкусно попить и поесть на халяву. Наконец все гости потянулись к выходу. Жена Окли Гермиона была за ним замужем с незапамятных времен. Во время встречи она попивала джин и присматривала за кухней, теперь же поднялась наверх, в спальню.

Тоби и Джайлз отправились в гостиную, чтобы там обсудить прошедший вечер, и внезапно Тоби не выдержал:

— А пошло оно все куда подальше! — провозгласил он и бабахнул стаканом с выдержанным кальвадосом по столу.

– “Оно” — это что? — поинтересовался похожий на пожилого лепрекона Окли, вытягивая коротенькие ножки, как делал всегда в стрессовых ситуациях.

Он с непоколебимой любезностью выслушал все претензии Тоби и чуть ли не с нежностью произнес ядовитейшую тираду:

— Давай, Тоби, вперед. Увольняйся. Я полностью поддерживаю твои незрелые суждения — нехорошо, когда независимую страну вроде нашей втягивают в войну под каким-то глупым предлогом, тем более когда это делает парочка эгоистичных фанатиков, не имеющих абсолютно ничего общего. Разумеется, мы ни в коем случае не должны призывать другие независимые страны последовать нашему столь позорному примеру. Так что уходи, уходи. В “Гардиан” тебе будут рады — как же, очередная заблудшая овечка, тихо блеющая в чаще. Если не согласен с политикой правительства — не стоит работать чиновником и пытаться что-то изменить. Просто плюнь на все и уходи. Напиши книжку, ты ведь всегда об этом мечтал.

Но Тоби так легко с толку не собьешь.

— Ну а где во всей этой ситуации твое место, Джайлз? — спросил он. — Ты ведь и сам был против этой войны, я прекрасно помню. Когда пятьдесят два отставных посла подписали петицию, возражая против войны, ты тяжело вздохнул и сказал, мол, как жаль, что ты еще не на пенсии. Мне что, ждать, пока мне стукнет шестьдесят, прежде чем я смогу высказать свое мнение? Пока мне не дадут рыцарское звание, не присвоят индексированную пенсию и не назначат президентом местного гольф-клуба? Что это вообще такое, Джайлз, верность родине или просто трусость?